населения.
Нашли себе приют нелегальная торговля наркотиками и неизбежный при этом гангстеризм. Возникла целая сеть подпольных организаций всякого рода, включая и французские ячейки Сопротивления. Как следствие, в город нахлынула волна доносчиков, шпионов, нацистских агентов, разыскивающих людей по гестаповским спискам, а порт находился под присмотром итальянской комиссии, созданной по условиям военного перемирия с Италией.
В первые годы правления вишисткого правительства, вследствие непосредственного отсутствия немецких войск, еще наблюдалась некая свобода передвижения, но позднее власти ввели специальное удостоверение, лишь имея которое можно было передвигаться.
До конца сентября 1940 года эмигранты и иностранные подданные чувствовали себя относительно спокойно. Но затем посыпались разного рода ограничения. Например, Акт от 27 сентября 1940 года констатировал «перенасыщенность» неоккупированной зоны иностранцами. Последовали и соответствующие выводы. Третьего октября правительство Петэна по собственному желанию определило статус евреев как некоего подкласса французских граждан, обязав их носить отличительные желтые повязки. Статус автоматически исключал евреев из участия в работе администрации, службе в вооруженных силах, членстве в творческих союзах и организациях, во врачебной и педагогической деятельности.
До полной оккупации Франции оставалось чуть больше 2-х лет.
Коренные французы, бельгийцы и голландцы, бежавшие из оккупированных территорий, вскоре обнаружили, что германские власти и прогерманские вассалы-правители в покоренных странах уже наметили контингент и масштабы «селекции». Это не укрылось от внимания тех, кому репрессии не грозили, и они постепенно стали возвращаться обратно, на север Франции, в Бельгию и Голландию.
Но перед десятками тысяч людей различных социальных взглядов, вероисповеданий и национальностей выбора не оставалось – либо бежать с континента, либо попасть в лагеря уничтожения.
Особую тревогу вызывало создание и функционирование т. н. комиссии Кундта, ветви гестапо. Комиссии вменялось в обязанность посещение всех мест интернирования в поисках политических беглецов – противников режима с целью последующей отправки их в Германию. Кроме того, комиссия вела надзор за эмиграционным процессом.
И при всем этом открыто насаждалась идея «Франции для французов».
В бюрократической системе вишистского режима царила полнейшая неразбериха: отсутствовала мало-мальски приемлемая координация между разными органами власти, многие бумаги терялись, истекал срок действия одних документов, а другие еще не были готовы и т. п. Лишь в исключительных случаях удавалось относительно спокойно выбраться из страны.
Постепенно ситуация стала ухудшаться.
Начались облавы на людей, не имеющих соответствующих удостоверений личности. Многие, искавшие пути исхода из Франции и ждавшие виз, прятались в городе и его окрестностях, стараясь без необходимости не показываться в дневное время на улицах.
Местом общения стали многочисленные кафе, где можно было выпить кофе (или то, что им называлось), но главным образом получить и обсудить последние события, как политические, так и вопросы, связанные с проблемами эмиграции. В этих же кафе встречались и обсуждали разного рода делишки контрабандисты, спекулянты, представители уголовного мира. Там же вербовали осведомителей для Англии. Особенной популярностью кафе пользовались у творческой интеллигенции, оставшейся ныне без руля и без ветрил. В районе Лазурного берега еще раньше селились многие представители французской интеллектуальной элиты. Теперь же Марсель и его окрестности переполнился прибывшими артистами, художниками, писателями – как французскими и немецкими, так и восточноевропейскими.
«Мы жили в кафе, спали в кафе, сочиняли прощальные письма в кафе» – вспоминал один из немецких писателей.
Но впервые за свои долгие годы существования, эти кафе послужили не только местом сплетен и слухов, но и местом, где витали слова надежды и ожидания на избавление от разразившейся катастрофы. Здесь из уст в уста передавалось имя спасителя: «Вариан Фрай».
Строптивый выпускник Гарварда
Семью, в которой родился 15 октября 1907 года Вариан [4], можно считать необычной по канонам того времени.
Мать – Лилиан Макей – окончила престижный Хантер колледж, что не отнесешь к распространенному явлению среди тогдашних девушек. Проработав некоторое время учительницей, она вышла замуж в 25-летнем возрасте. Энергичная, хотя хрупкого здоровья Лилиан была полной противоположностью своему мужу – Артуру Фраю, мягкому по характеру, убежденному христианину, довольно безропотному, когда речь шла о семейных делах. Вариан появился спустя 5 лет после бракосочетания родителей. Странно, что строго религиозная семья того времени ограничилась одним ребенком. Скорее всего, это объясняется болезненным состоянием Лилиан, страдавшей приступами психического расстройства.
Отец тяжко работал. Из-за болезни матери большое участие в воспитании юного Вариана принимали незамужние тетушки, жившие вместе с семьей Фрая.
Вариан понимал, какую огромную нагрузку нес отец, обеспечивая достойную финансовую поддержку большой семье. В мемориальной речи на похоронах отца он отметил его добросовестность в работе, теплое отношение к сотрудникам: «Мой отец интуитивно следовал одному из основных принципов современного менеджмента: выказывать искренний интерес к своим сотрудникам, использовать индивидуальный подход к каждому и они в ответ продемонстрируют готовность работать для вас со всей отдачей». Фрай поведал собравшимся пример доброты и отзывчивости отца, когда тот регулярно оказывал денежную помощь одному из пенсионеров, объясняя приток денег якобы умелым вложением сбережений этого человека.
Неудивительно, что добрый Артур Фрай всегда стоял на стороне своего сына.
А сын рос нелегким ребенком, пропускал школу – частично по болезни, частично из-за нежелания туда отправляться. Иногда трудно было определить, действительно ли он болеет, или притворяется, дабы избежать уроков. Свободное время Вариан отдавал книгам и природе. Знавшие его в детские годы отмечают особую любовь мальчика к птицам.
В 1922 году Вариан, после предварительной подготовки, блестяще сдав вступительные экзамены, поступил в престижную школу-интернат Хотчкисс, Лейквилл, Коннектикут. В те годы в подобных образовательных учреждениях существовали строгие законы поведения и традиции. Одна из них носила характер «дедовщины», при которой старшие ученики демонстрировали свое превосходство над младшими, унижая их при этом. Чувствительный, несколько избалованный, упрямый и своевольный Вариан сопротивлялся участию в такого рода мероприятиях, вступал в конфронтацию с учителями. Случались с ним и более серьезные происшествия, включавшие драки и случаи неуважения к школьным властям.
В декабре 1924 года, после очередного конфликта с администрацией, строго следившей за выполнением принятых в школе обычаев, отец принял сторону сына и перевел его в другое учебное заведение.
В письмах из школы Вариан объяснял свою агрессивность приступами меланхолии и отчаяния. Он жаловался на пристрастие к нему школьных властей, частенько выделявших его как зачинщика, но понимал, сколько беспокойства приносит отцу. Вот строки из его письма: «Я не могу выразить, как страдаю при одной мысли о тех неприятностях, которые доставляю тебе. Одному богу известно, тебе и без меня есть о чем беспокоиться».
Эту двойственность натуры Вариана подчеркивала и Аннет Фрай [5], сказав позднее в интервью: «Такова была загадка этого человека: невероятная сентиментальность и
