Мы не унываем, во-первых, потому, что несомненно, по манифесту, некоторые должны быть выпущены, а между тем никого из находящихся с нами в больнице 60 с лишком человек еще не выпустили, это мы приписываем безумному хаосу, царящему во всех отраслях управления, и ожидаем, что освобождение последует в ближайшие дни. Но мы с Николаем не уверены, что попадем в число подлежащих освобождению, в особенности я, думаю, вряд ли попаду. Даже и это не особенно меня бы угнетало, если бы я был спокоен за вас, но ужасно, что, мне сдается, тебе очень трудно. Кажется все дорожает неимоверно, а у тебя с деньгами очень плохо. Пожалуйста, не стесняйся и продавай бронзу за сколько бы ни дали. Конечно, надо иметь в виду, что если после выпуска надо немедленно будет уезжать, то нужно иметь деньги для выезда.
Должен сказать, что мы с Николаем никогда не решимся оба уехать и оставить вас здесь, ибо бывали случаи, что за скрывшихся арестовывали членов семьи, даже женщин. Поэтому вот что, по-моему, необходимо сделать, не откладывая. Так как нет никаких причин властям предержащим задерживать вас здесь и не выпускать из пределов Совдепии, то надо сейчас же начать хлопотать о получении для вас разрешения на выезд, на Украину ли, в Финляндию, одним словом, куда ты думаешь нам надо будет направиться. Когда у вас будет разрешение, то мы спокойно можем уехать, если и не вместе, то хотя бы приблизительно одновременно.
Ты, вероятно, удивлена, почему я так спокойно отношусь к тому, если бы пришлось еще посидеть. Из того, что последнее время мы читаем в газетах и слышим от докториц и сестер, мы опять надеемся, что недалеко время, когда иноземцы, а, по последним сведениям, немцы, придут нас освободить от большевиков, а такое освобождение нам настолько больше улыбается, чем освобождение по большевистскому манифесту, что стоит посидеть даже лишнюю неделю-другую, дабы быть освобожденными этим путем. Если бы не болела душа за вас, с радостью бы посидели еще с тем, чтобы быть освобожденными этим способом. Но можно ли быть теперь уверенным, что это так и что это будет скоро?..
* * *
Милая, дорогая Вера, во-первых, благодарю очень за вчерашнюю посылку, которая очень хороша, как пирог, так и гусь, и все, едим и мечтаем о завтрашней; вообще пятница и вторник хорошие дни, голодные у нас среда и четверг, неравномерно, к сожалению, распределены дни передач. Теперь о делах. Бижу[8] находятся в Выборге, и я не знаю, можно ли их теперь достать, ибо нахожусь в неведении, можно ли проехать в Финляндию или нет. Если бы ты решила продавать, то до бирюзы или брильянтовой броши следовало бы продать эмалевый с жемчугами и брильянтами гарнитур (браслет и брошь с подвесками), ибо их носить в таком виде без переделки нельзя и стоит гораздо дороже.
Прежние деньги ты не очень береги, если нуждаешься, но имей в виду, что за сотенные и пятисотенные бумажки можно получить керенками больше ста рублей, только сама не меняй, а попроси кого-нибудь. Знай также, что у меня на текущем счету в Объединенном банке взаимного кредита (угол Невского и Морской) осталось тысячи 3–4, да в Волжско-Камском банке рублей 700; да у тебя в банке 500 р. Мои книжки текущих счетов забрили при обыске, и они находятся на Гороховой, но может быть Андр. Андр. Островский что-нибудь устроит, так как я ему говорил и подал в банк заявление, чтобы, буде со мной что случится, деньги выдавали бы тебе.
Все эти вопросы имеют значение, если я не попаду под амнистию, в благоприятном же случае осталось 5 дней, считая и сегодняшний. Но у меня чувство, что я не попаду, дай Бог, чтобы попал Николай. Циркулируют слухи о скорой оккупации Петрограда, но мне кажется, что очень скоро этого случиться не может, так что, пожалуй, придется еще посидеть…
* * *
Дорогая моя, благодарим за посылки. Все очень хорошо, если конина достается легко, присылай ее побольше, она нам очень нравится и питательна.
Что касается денег, то 100 р. в неделю на обоих теперь, думаю, будет вполне достаточно. Бронзу продай, но только поговори с Борком и попроси его как-нибудь дотянуть до двадцати тысяч, он уже давно мне говорил, что за нее дают 18 тысяч, так что уменьшать теперь до 15-ти было бы очень неприятно. Разумеется, если ничего сделать нельзя, надо брать, что дают.
Трудно ориентироваться здесь в заключении, а потому не знаю, может поездка на Украину теперь не дает тех преимуществ, которые нам представлялись раньше, но тем не менее мне кажется, что здесь оставаться совершенно невозможно как вследствие полнейшей голодовки, так и вследствие ежедневно угрожающих мерзостей, а потому, когда мы, Бог даст, будем выпущены, надо будет торопиться. Если не на Украину, то в Крым, а ехать надо будет
Здесь нам терпимо; если бы только поменяли компанию (нас в камере 8 человек) и избавили нас от 2–3 несноснейших типов, в особенности один невыносим, то было бы совсем отлично. Болит только сердце за вас, ибо чувствуется, что тебе очень тяжело, — это во-первых, а во-вторых каждый день может принести какую-нибудь новую мерзость вроде принудительных работ или чего другого…
* * *
Милая моя, дорогая моя Вера, ты не можешь представить себе, как мне было отрадно получить твое последнее письмо вчера, благодарю тебя за все, за все и думать не хочу, что не вернутся для нас еще хорошие дни, лишь бы ты справилась со всеми трудностями, которые приходится переживать теперь, и не слишком затянулось это ужасное для нас время. О себе должен сказать, что я совсем не в таком состоянии нервном, как в тот раз. Если бы я был уверен, что с вами ничего не случится и что тебе не так ужасно трудно справляться со всем одной, то было бы просто хорошо. Это тем более так, что не жду ничего хорошего от свободы: уехать, по-видимому, нельзя, оставаться здесь — ежеминутный риск попасть в худшие условия.
Относительно Николая я, разумеется, как ты и знаешь, ни минуты не думал бы, что надо отказаться от возможности освобождения только потому, что нельзя нас освободить обоих. Но не могу не разделить и его взглядов, которые он подробно тебе описывает. Оставаться ему здесь — это также постоянная угроза или быть вновь арестованным и попасть в гораздо худшие условия, или быть вынужденным идти на дело, противное его убеждениям (его могут заставить поступить в Красную Армию).
Другое дело, удрать, что он мог бы осуществить, конечно, гораздо легче, чем я. Но, не говоря о риске, которым такая попытка угрожает, он никогда не пойдет на это без полной уверенности, что остающимся не придется отвечать за его исчезновение. А кто и что может дать ему эту уверенность?
* * *
Вот уже две недели с лишком, как мы ежедневно ждем освобождения. Сперва рассчитывали на манифест к 7-му, а потом нам почти каждый день объявляли, что придет следователь, который кого допросит, а кого освободит так, объявляли в самой категорической форме: следователь телефонировал, что непременно будет в 7 часов вечера или, во всяком случае, завтра. Но проходил и вечер, и завтрашний день, а следователь не приезжал. В последний раз, третьего дня, по словам начальника тюрьмы, окончательно ему сказали на Гороховой, будто следователь приедет вчера, но и вчерашний день прошел без всякого следователя. Большинство очень нервничает, но мы с Николаем относимся довольно спокойно. Николай даже прямо философски. Нам кажется, что вообще горизонт должен скоро очиститься от прихода союзников, и приход этот должен принести избавление от всех бед и мучений и создаст новую нормальную жизнь. Из того, что мы вычитываем из газет и что нам рассказывают доктора и сестры милосердия, мы заключаем, что даже пессимисты теперь считают, что избавление англо-франко-американцами должно наступить не позже нового года, а оптимисты их будто бы ждут ко 2-му декабря, т.е. через неделю с небольшим.
