Казанский университет издавна считался «бурлящим», очагом революционного движения. Студенты там постоянно выступали против устаревших методов преподавания, и часто демонстрации их переходили в политические, уже связанные с демократическими рабочими кружками.
Медицинский факультет Казанского университета был одним из ведущих центров русской медицины, оттуда вышли прославленные ученые: физиолог Ковалевский, клиницист Виноградов, психоневролог Бехтерев, а в 1883 году профессором Елачиным была открыта университетская хирургическая клиника, ставшая впоследствии медицинским центром всей Восточной России, Поволжья и Сибири.
Осенью 1894 года в Казанский университет подал прошение Александр Васильевич Вишневский, он был принят на медицинский факультет — с этого момента жизнь его стала принадлежать науке. Хотя он воспитывался вне всякого влияния буржуазного общества, не отличался бунтарскими качествами и по характеру был очень спокойным и уравновешенным юношей, но была в нем глубокая и серьезная страсть к научным исследованиям, и поначалу предметом ее стала анатомия.
Ему нравилось даже само здание анатомического театра — великолепной классической архитектуры, — и ом бежал туда в перерывах между лекциями. Он любил своего профессора анатомии Фортунатова, который убедил его в необходимости досконально, скрупулезно точно изучить строение человеческого тела. И это оказало Александру Васильевичу неоценимую помощь в его научных изысканиях в области анатомии.
И для меня, пишущей эти строки, вырисовывается характер этого человека (которого мне не довелось узнать, потому что пришла в клинику уже после его смерти) — характер, по рассказам всех знавших его, удивительный: необычайно мягкий, сердечный и в то же время волевой и мужественный.
Патология — это наука об отклонениях от нормы в человеческом организме, но если взять истоки этого слова, то «патос» по-гречески «страдание», стало быть, «патология» — «наука о страдании». И к Александру Васильевичу как нельзя более пристало это занятие: облегчить человеку страдание. Уже будучи блестящим хирургом, Александр Васильевич поражал своих студентов не только глубокими знаниями терапии и диагностики, но и умением разговаривать с больным, вникая в психику каждого «страдальца».
Занятия в Казанском университете вели в те времена ученые первой величины, и каждый студент проходил отличную школу по всем дисциплинам — и у теоретиков, и у клиницистов, и по внутренним и нервным болезням, ибо изучение нервной системы всегда было в центре внимания казанских ученых. Виднейшие профессора вели курсы теоретической и оперативной хирургии. Теоретическое преподавание совмещалось с практическим под руководством образованных врачей, опытных практиков и передовых ученых, постоянно ищущих новых путей и воевавших с консерватизмом в медицине и биологии.
Жилось Александру Васильевичу трудно, голодно. Приходилось делить со студентом — товарищем по комнате — не только еду, но и пару сапог и одежду. Стипендии не было, она давалась казанскими меценатами лишь студентам из духовного сословия, предоставившим свидетельство о несостоятельности родителей. Александр Васильевич был вынужден подать прошение об освобождении его от платы за обучение на 1896 год. Правление медицинского факультета освободило Вишневского от платы, считая его одним из наиболее талантливых учеников факультета.
В ноябре 1899 года Александр Васильевич получил диплом лекаря с отличием, а уже в октябре выдержал экзамен на звание уездного врача. Он остался в Казани сверхштатным ординатором в хирургическом отделении городской больницы, но анатомию не бросал, он свято верил пироговскому тезису: «Нет медицины без хирургии, как нет хирургии без анатомии!» И потому, когда любимый его учитель, профессор Геркен, предложил ему стать сверхштатным помощником прозектора без содержания на кафедре оперативной хирургии с топографической анатомией, Александр Васильевич с радостью принял это предложение: пироговский метод распознавания очага болезней среди тканей — топография анатомии — интересовал Александра Васильевича так же, как когда-то топографическая разведка расположения противника интересовала его отца, Василия Васильевича — командира роты Дагестанского полка.
Должность на кафедре все же мешала Александру Васильевичу оперировать, применять на практике то, что он постиг в науке, и это его крайне беспокоило. Но и здесь он нашел выход: во время отпуска он начал разъезжать по земским больницам, где не хватало врачей-хирургов. Вот тут-то он и получил огромную практику, выполняя операции всякого рода, даже самые сложные. Работать приходилось в самых отдаленных и заброшенных уголках России, где царствовали беспросветная темнота, нищета и убожество. Надо было выезжать в районы, где свирепствовали эпидемии, и работать в тяжелейших условиях: оперировать на деревянных столах при свете свечей и керосиновых ламп. И Александр Васильевич, разрабатывая свои методы в этих тяжелых условиях, облегчал работу сельским хирургам, этим подлинным труженикам.
Так шел этот замечательный человек и выдающийся ученый своим тернистым путем, преодолевая множество преград, постоянно совершенствуясь и страстно веря в необходимость своих методов, чем немало удивлял своих коллег. Шел всегда к намеченной цели путями, тщательно изученными и заранее им подготовленными. И было в нем удачное сочетание рационального мышления со страстностью натуры, постоянно сдерживаемой волей и твердостью характера.
Маленькая женщина с большими темными глазами, всегда встревоженными. Густые седые волосы зачесаны прямо, нос продолговатый и широкий, как у отца, и улыбка мягкая, как у него. И вообще она больше похожа на Александра Васильевича, чем на Раису Семеновну.
Это их дочь Наташа — Наталья Александровна Вишневская. Она врач — отоларинголог. С ней мы проводим вечера в беседах о ее родных, в поисках образов, характеров, событий. Мы рассматриваем старинные пожелтевшие фотографии с маркой «И. Якобсон. Казань».
Вот молодая Раиса Семеновна с замкнутым, чуть испуганным, красивым лицом. И даже на снимке видно, что у нее матовая смуглая кожа, а в темных волосах, по-старинному расчесанных на прямой пробор, лежат аккуратные канавки от щипцов. Целомудренная белая батистовая кофточка застрочена в мелкую складочку.
Справа сын — Шура, слева дочь — Наташа. Шуре лет десять, он покровительственно обнял мать за плечо. Личико у него красивое, упрямое, резко очерченное даже в своей детскости. А Наташа — прелестная смуглая девочка лет шести, с двумя косичками, весь облик ее полон хрупкости и какой-то душевности, Александр Васильевич не зря постоянно повторял: «Она такая кроткая, боюсь я за нее, как бы кто ее не обидел!..»
