Я не возвращусь к этому аргументу, который гораздо менее важен, чем ранее приведенные начальником германского генерального штаба, и который обнаруживает полное незнание наших возможностей.
В противоположность взглядам Фалькенгайна, кронпринц, на которого были возложены подготовка и проведение действий против Вердена, не был согласен с этим суженным планом, как это он сам указывает в своих "Воспоминаниях". По его мнению, немецкая армия не должна была повторять неудачу под Верденом; нужно было добиться, чтобы он пал. А этого можно было достигнуть только возобновлением с еще большей настойчивостью и энергией маневра 1914 г., т. е. обойти укрепленный район по обоим берегам р. Мааса и так сдавить его тылы, чтобы передовые позиции в силу этого оказались беззащитными. Вторичное сражение под Марной не сорвало бы такой операции. Реализация последней представлялась весьма благоприятной, потому что на юго-востоке немцы уже укрепились на высотах р. Мааса, в Сен-Миель, и на левом берегу реки.
Генерал фон-Мудра, командуя в Аргоннах 16-м корпусом под начальством кронпринца, уже давно изучал данные этой проблемы. В качестве командира он находился в Меце перед войной и был в составе 5-й армии, когда она производила маневр в начале сентября 1914 г. с целью окружить крепость с запада; лучше, чем кто-либо другой, фон-Мудра знал неоценимые достоинства левого берега реки как для обороны, так и для наступления на укрепленный район. После нескольких бесед он окончательно присоединился к мнению своего начальника. По их взглядам, продвижение немцев к югу между р. Маас и Аргоннами должно было немедленно создать опасность для общего положения французов.
Кронпринц и ген. фон-Мудра рассуждали правильно. Из-за редкой сети сообщений мы смогли бы удержаться на правом берегу реки, если бы 5-я немецкая армия достигла железной дороги Сент-Менеульд, Обревиль, Верден, чем создала бы угрозу находившейся поблизости магистрали от Бар-ле-Дюк на Верден. Таким образом, мы были бы вынуждены быстро отойти на неподготовленные позиции Аргонны, Сен-Миель, а такое отступление, с немедленным оставлением Вердена, повлекло бы за собой чрезвычайно тяжелые моральные последствия, потому что никто в мире не знал, что Верден не являлся настоящим укрепленным лагерем, как об этом принято было думать.
Что следует из этих соображений начальника германского генерального штаба, приведенных им уже после свершившихся фактов?
Прежде всего следующее: немцы безусловно не предполагали наступать на Верден только лишь потому, что Верден им угрожал. Находясь на выступе наших позиций, не имея сообщений и расположенный на обоих берегах реки без достаточно обеспеченных переправ с одного берега на другой, - Верден не мог являться базой для наступления. Армия не получает никакого преимущества, наступая из выступа; Гинденбург и Людендорф доказали это в 1918 г. в Амьене и Шато-Тьери.
Другая мотивировка - "пустить кровь" французской армии - не представлялась в тот момент достаточной и правдоподобной целью. Желая только истощить нас, ударив по чувствительному месту, которое бы мы упорно защищали, немцы рисковали быть истощенными сами в такой же мере, в какой и мы. В это время наши союзники уже готовились к выходу на арену, а так как их военный потенциал был весьма значителен (в людях - у русских, в людях и в материальной части - у англичан), то перед нами открывалась возможность сказать последнее слово. Бесспорно, нам недоставало единства командования для согласования действий наших наличных сил, но Фалькенгайн знал о соглашении, достигнутом между союзниками во время переговоров в Шантильи и Париже. Продолжительное и изнурительное сражение сблизило бы нас друг с другом, дало бы нам время уточнить наши совместные действия и помочь друг другу.
Фалькенгайн видел несравненно дальше, чем он об этом пишет. Я отношусь с уважением к нашим противникам в отношении их стратегической науки, а потому уверен, что в больших мероприятиях их планы базировались на серьезных основаниях.
Я думаю, что начальник германского генерального штаба, выбрав Верден, готовил здесь действительно большой удар:
окружить выступ наших позиций и, сокрушив его мощным артиллерийским огнем, атаками добиться его падения;
притянуть резервы французов на правый берег р. Маас, чем создать затруднения французскому командованию в использовании резервов, так, как Маас оказывался в тылу у последних;
быстро продвинуть атакующие части по левому берегу Мааса и, сокрушительно обрушившись ими на французов, повторить нечто похожее на Седан.
Эти маневры и действия немецких войск должны были принести большое поражение разрезанной на две части французской армии, и в перспективе прекрасную победу германской армии.
"Будем проникнуты мыслью, что родина ожидает от нас чего-то огромного", - объявил кронпринц в приказе от 12 февраля... "Мы должны доказать врагу, что железная воля сынов Германии, направленная к победе, живуча и что немецкая армия там, где она ведет наступление, преодолевает все препятствия".
Что-то огромное... Железная воля, направленная к победе... Наступление, преодолевающее все препятствия... Не говорят ли такие слова о том, каков был план?
Эги грандиозные намерения были в духе последователей Шлиффена и оправдывались результатами, достигнутыми на Восточном фронте. Немцы имели основание думать, что борьба с французами представит значительно больше трудностей, но уверенность в их превосходстве позволяла им преследовать подобную цель. Мы, по всей вероятности, никогда не узнаем действительных намерений Фалькенгайяа.
Мне скажут, что кронпринц также изложил свои идеи в свете свершившихся уже событий. Я этого не думаю: его "Воспоминания" отражают искренность солдата, который очень просто признает важность своих надежд и горечь своих разочарований.
Подготовка сражения
5-я немецкая армия, ее командование, безусловно хотела успеха и надеялась на него. Она доказала это превосходством своей подготовки и проявила необычайное напряжение, сосредоточив огромные средства с полным соблюдением тайны. Дисциплина и обучение, доведенные до высокого уровня, принесли свои плоды, и это является примером, достойным подражания. 5-й резервный корпус, занимавший с начала года позиции на правом берегу реки, настолько сохранил внешний вид фронта, что ничто не выдавало царившей на этом секторе лихорадочней деятельности. В первой десятидневке февраля огромные массы артиллерии стали на позиции, ничем себя не обнаруживая и не проводя никакой пристрелки; 8 дивизий{1} сменили в отличном порядке 5-й резервный корпус, и последний отошел во вторую линию. С 12 февраля (дата, первоначально намеченная для начала наступления) до 21 (дата действительного начала) эта огромная масса безмолвно существовала в глубине траншей и. оврагов, замаскированная лесами, не производя никакого движения, которое привлекало бы наше внимание. Хотя 18 февраля, как я говорил, нате высшее командование уже было взято под наблюдение противника, но оно могло еще надеяться на отсрочку опасности. Этот невидимый боевой порядок расположился на узком фронте наступления, растянутом от р. Маас до Жюмель д'Орн; в первой линии - шесть дивизий, предназначенных для атаки в начале сражения{2}, и во второй линии две дивизии. Две дивизии{3} к востоку от Орн должны были продолжить фронт наступления со второго или третьего дня. Чтобы им открыть путь, имелось около тысячи артиллерийских орудий (кронпринц указал в своих "Воспоминаниях о войне", что он располагал 160 тяжелыми батареями, т. е. 640 тяжелыми и сверхтяжелыми современными скорострельными пушками, к которым нужно прибавить полевые орудия). Генерал Эрр имел для ответа на первый удар между р. Маас и Жюмель д'Орн две дивизии 30-го корпуса{4} и различные группы артиллерии, содержавшие приблизительно 130 полевых орудий и 140 тяжелых, последние старых образцов и небольшой скорострельности. Между Верденом и Барле-Дюк эшелонировались в общем резерве две дивизии.
