- Приедет муж, скажи, чтобы немедленно явился ко мне! - сказал исправник матери и вместе с солдатами вышел из избы.
Мать, окруженная ребятами, сидела на скамье и смотрела невидящими глазами на разбросанные по полу вещи. Я подошел к ней, прижался и тихо произнес:
- Ничего, мама. Мы еще им припомним. Отец говорил, что правда на мужицкой стороне.
Мать подняла на меня свои усталые глаза, и я увидел в них любовь и ласку. Приободрившись, она принялась за уборку.
Долго длилась расправа над шатрашанскими крестьянами. Уже ушел из села полк драгун, уехала и часть казаков, а крестьян все допрашивали, ища зачинщиков беспорядков.
Вернулись домой отец и Антон. Их, как и других, арестовали и отдали под суд. Свыше тридцати человек были приговорены к тюремному заключению: кто на год, кто на два. Осудили и моего отца с братом.
Тюрьму битком набили мужиками. Кормили плохо, и семьям осужденных приходилось возить туда хлеб и сухари. Во время одной из таких поездок мне довелось увидеть отца. В группе заключенных он гулял по тюремному двору.
Кончилась суровая зима. Как только сошел снег с полей, шатрашанцы выехали на обработку своих крохотных клочков земли. Каждый хотел поскорее окончить весенние половые работы и пораньше уйти на заработки в город.
Мы с матерью решили, что пахать и сеять буду я.
Первую двенадцатисаженную полоску я обрабатывал старательно и долго. Трудно было одному справляться с пахотой, а еще труднее было сеять. Помог мне сосед Сергей Чурбашкин. Увидел он, как я неумело разбрасываю семена, подошел и сказал:
- Ты, сынок, вот как рассевай: бери в руку ровную горсть семян и разбрасывай сквозь пальцы. Каждую горсть - под левую ногу.
Кончились весенние полевые работы, и большинство мужиков нашего села ушли на заработки в город. Меня тоже потянуло туда. Жаль было только расставаться с матерью. Она почернела от горя, день-деньской обливаясь слезами по отцу и Антону, сидевшим в тюрьме.
- Куда ты пойдешь, дитятко мое? - возражала мать. - Что ты можешь там заработать? Ты еще молод. Ремеслу никакому не обучен. Сам только измучишься, да и нам без тебя трудно будет. Теперь ты ведь один у нас мужик в доме. На тебя, Ванюша, вся надежда. Не оставляй нас...
Мне до слез жаль было мать, братишек и сестренок. Но иная мысль настойчиво сверлила мозг: "Иди в город, приобретай специальность, осваивай ремесло. Другие, такие же парии, как ты, уже работают слесарями, столярничают, куют железо".
Как-то на мою очередную просьбу мать устало ответила:
- Ну, раз так порешил - иди! Иди, и добрый тебе путь, сынок. Только смотри веди себя так, чтобы ничего худого не приключилось с тобой...
Мать проводила меня до околицы села, перекрестила на прощание, и зашагал я с котомкой за плечами на фабрику Протопопова, что верстах в сорока от Шатрашан. На сердце было грустно и тревожно, что-то властно тянуло назад в отчий дом. Но я шел вперед, только изредка оглядываясь на родное село.
Лишь на другой день к вечеру добрался до фабричного поселка. У конторы фабрики толпились человек двадцать парней и пожилых мужиков. Меня встретили неприязненно.
- И чего ты, малец, приперся? Нас, здоровых мужиков, не берут, а куда тебе, квелому? - буркнул костлявый, с чахоточным лицом парень. - Небось только от мамкиной сиськи, а туда же!..
Хоть и оробел я от этих слов, все же решил дождаться конторщика. Надежда попасть на фабрику не покидала меня.
Вскоре на крыльце появился мужчина в белой вышитой рубахе с карандашом за ухом и листом бумаги в руке. Он начал расспрашивать, кто такие, откуда, стал отбирать на вид самых сильных и здоровых. Отобрав десять человек, он направил их в контору, а нам безразлично бросил, что больше рабочих фабрике не нужно.
Усталый и разбитый, побрел я по улице поселка, не зная, что делать, куда деться. Уже вечерело, а у меня не было ночлега.
У калитки красивого под жестяной крышей дома на лавочке сидела женщина и лузгала семечки. Я подошел, поздоровался и робко спросил:
- Не знаете, тетенька, где можно переночевать?
Молодуха окинула меня холодным взглядом своих серых глаз и, сплюнув шелуху, ответила с иронией:
- Много вас тут, бродяг, шляется, на всех ночлега не напасешься. У меня своих постояльцев полон дом. Вон иди к той избе, к бабке Матрене. Может, она примет. Но без денег не суйся, не пустит.
Последняя фраза меня не обеспокоила: в кармане, завернутые в тряпицу, лежали двадцать пять копеек и я считал себя богачом.
Бабка Матрена приняла меня хорошо, отнеслась участливо к первой моей неудаче и посоветовала идти к помещику Фирсову: ему нужны рабочие.
Утром, поблагодарив старуху и уплатив ей за ночлег пятак, направился в село Тагай в помещичье имение.
"Не взяли на фабрику, - думал я, - поработаю у помещика. Если у Фирсова не пристроюсь, пойду хоть на край света, а домой без денег не вернусь".
Село Тагай - богатое, сплошь пятистенки под рыжими жестяными крышами. Был воскресный день, когда я пришел туда. Празднично одетые парни и девушки прогуливались вдоль улицы. На завалинках, на бревнах сидели мужики, курили самокрутки, степенно рассуждали о видах на урожай. Я подошел к ним, спросил, далеко ли до имения Фирсова и как туда дойти.
Пожилой крестьянин в ситцевой рубахе и суконной жилетке, узнав, что я ищу работу, предложил остаться у него. Он позвал меня в дом, накормил дымящимися наваристыми щами. Я сильно проголодался и в мгновение ока расправился с полной миской. Это понравилось хозяину.
- Кто шибко ест, тот быстро и работает.
Гостеприимный хозяин пришелся мне по душе, и я стал подумывать, не остаться ли у него. От добра добра не ищут...
Мужик, будто разгадав мои мысли, снова стал уговаривать:
- Оставайся, парень. Думаешь, у Фирсова будет лучше? Небось не знаешь, какой живодер наш барин. А я тебя, как родного, приму. До Покрова поработаешь, получишь двадцать пять целковых да еще в придачу хорошие валенки. Ну что, по рукам?
Я бы остался, да уж очень не хотелось мне батрачить. У Фирсова, по рассказам бабки Матрены, своя сушилка, кузница, мастерские. Там можно специальность получить. Поэтому я сразу не дал окончательного ответа. Сославшись на то, что мне надо побывать в имении, повидать там кое-кого из наших, шатрашанских, начал собираться в путь. Хозяин хоть и был огорчен моей настойчивостью, однако не удержался, чтобы не похвалить меня:
- А ты, парень, с характером. Люблю таких!
Поблагодарив хозяина, я вышел со двора.
В имении Фирсова действительно требовались рабочие руки, и меня сразу определили кочегаром в сушилку. Работа была несложная. Знай себе подкладывай дрова и наблюдай, чтоб котел не перегрелся. Но работать приходилось по двенадцать - четырнадцать часов в сутки. Возвращаясь из сушилки, я, не раздеваясь, валился на нары.
