Еще более решительно будущий философ отвергал торговлю, свою вторую наследственную профессию, рассматривая ее как одно из главных зол современной ему эпохи.
В 1827–1830 гг. Торо учился сначала в Конкордской академии, а затем в лицее. Несмотря на громкие названия, это были лишь начальные учебные заведения, в которых молодым людям давался минимум знаний, необходимых для дальнейшей жизни.
В 1883 г. Торо поступил в один из старейших в США, Гарвардский университет, расположенный в городке Кэмбридж, недалеко от Бостона. Впоследствии Торо редко вспоминал университетские годы. Систему образования Гарвардского университета он приводил как пример системы обучения, чуждой подлинным интересам людей. Когда много лет спустя в беседе с Торо Ральф У. Эмерсон сказал, что в Гарварде были представлены все отрасли знания, Торо, используя многозначность английского слова[2], саркастически заметил: «Вот именно, все ветви и ни одного корня» (85, 22). Впрочем, критицизм в отношении Гарварда не помешал Торо с большой пользой для себя провести студенческие годы. Он настойчиво изучал античную культуру, древние и современные языки, литературно-философские памятники прошлого, а также сочинения новейших авторов. В его небольшой личной библиотеке книги были подобраны самым тщательным образом.
Собственно философское образование Торо оказалось довольно сумбурным и фрагментарным. В этом нет ничего удивительного, если учесть состояние философского образования в США в первой половине XIX в. Как свидетельствует известный исследователь американской философии Поль Кёрц, «по мере утверждения новых общенациональных религиозных течений многие гуманитарные колледжи основывались под эгидой этих течений. Независимая от религии философия не занимала в учебных программах сколько-нибудь заметного места: в университетах уже нельзя было обнаружить рационального деистического духа (Просвещения. — Н. П.); философию рассматривали как „назидательную“ дисциплину, которую чаще всего преподавал сам президент колледжа, он же священник. Философия подразделялась на естественную, духовную и моральную. Утверждалось, что задача философии состоит в подтверждении и демонстрации божественного порядка во вселенной и в оправдании существующего социального уклада… К подобной философии подходили как к прикладной науке, связанной с теологией, этикой и политикой» (77, 85). Таково было правило. И Гарвард не был исключением, хотя здесь и признавали двух «нерелигиозных» философов — Джона Локка и Дугалда Стюарта — представителя шотландской школы «здравого смысла», придавшего учению этой школы респектабельный академический характер.
Современные исследователи в целом справедливо отмечают неоригинальный характер университетских сочинений Торо. Но университетские сочинения Торо говорят и о другом: о самостоятельных попытках их автора суммировать знания, полученные в аудитории, о начавшемся влиянии на него трансцендентализма, о последовательном стремлении к самообразованию.
Дисциплина в Гарварде не отличалась особой строгостью. Это позволило Торо на третьем курсе (в 1835 г.) пропустить несколько месяцев занятий и посвятить себя преподаванию в школе. Заметим, что он находился тогда под влиянием утопических идей Роберта Оуэна. В этот же период Торо познакомился с Орестом Браунсоном, в то время пастором местной унитарианской церкви. Между молодыми людьми возникли очень теплые отношения. Под руководством Браунсона, увлекавшегося немецкой классической философией, Торо начинает изучение немецкого языка. Позднее он писал, что «шесть коротких недель», проведенных с Браунсоном, были для него «целой эпохой», «утром новой жизни» (см. 76, 27).
Среди трансценденталистов Новой Англии Браунсон выделялся своими симпатиями к рабочему движению, в котором даже принял активное участие. По мнению американского литератора Дж. В. Кратча, Браунсон был «поборником экономического радикализма, близкого к марксизму» (там же, 27). Эта оценка является преувеличенной, но косвенным образом свидетельствует о весьма широком круге социальных интересов новоанглийского трансцендентализма.
В 1837 г. Торо написал дипломное эссе «Коммерческий дух» и в публичной дискуссии защитил его. Согласно часто повторяемой легенде, он отказался получить диплом, не желая платить необходимые в подобных случаях пять долларов пошлины. Легенда звучит достаточно правдоподобно, если иметь в виду щепетильность Торо, который мог счесть оскорбительными для достоинства выпускников правила, предписывавшие, что степень мог получить только тот, кто «доказал свою физическую выносливость, оставаясь в течение трех лет после окончания университета в полном здравии, а также доказавший свои способности к сбережению, зарабатыванию или наследованию денег, уплатив пять долларов в пользу колледжа через три года после его окончания» (51, 175).
Вскоре после окончания университета Торо поступил учителем в конкордскую школу. Однако проучительствовал он всего несколько недель. Дело в том, что в американских школах господствовала система телесных наказаний, что противоречило педагогическим принципам Торо и побуждало его к довольно резким выступлениям против данной системы. Совет попечителей школы вынудил Торо оставить место, ибо своевольный учитель причинял слишком много хлопот. В последующие месяцы экономическая депрессия, достигшая в 1837 г. своего пика, сделала почти бесперспективными для Торо поиски работы. Даже тихий провинциальный Конкорд испытывал на себе последствия охватившего страну экономического кризиса.
В начале XIX в. молодой американский капитализм развивался бурными темпами. Наличие богатейших сырьевых и трудовых ресурсов, относительная свобода и гибкость общественных институтов, а также то, что, по выражению И. В. Гёте, американскому обществу не преграждали пути «базальтовые развалины феодальных замков», — все это способствовало бурному экономическому росту США. В «Экономических рукописях 1857–1859 годов» К. Маркс пишет, что Америка была страной, «где буржуазное общество развивалось не на основе феодализма, а начинало с самого себя; где оно выступает не как переживший старое общество результат некоторого стародавнего движения, а как исходный пункт некоторого нового движения; где государство, в отличие от всех прежних национальных образований, с самого начала было подчинено буржуазному обществу, буржуазному производству и где оно никогда не могло предъявлять претензий на то, чтобы быть самоцелью; где само буржуазное общество, соединяя в себе производительные силы Старого света с огромными природными богатствами Нового света, развилось в неслыханных до сих пор размерах и с невиданной до сих пор свободой движения; где оно далеко превзошло всю проделанную до сих пор работу по… овладению силами природы…» (1, 46, ч. 1, 4). В 20—30-х годах в США решительно начался промышленный переворот. Прежде всего он коснулся северо-восточных штатов. В производство внедрялись машины, водный и паровой двигатели, строились каналы и железные дороги (одна из них прошла через Конкорд), вводились телеграфные линии. Наиболее быстрыми темпами прогрессировала хлопчатобумажная промышленность. Ее центром стал штат Массачусетс, родина Торо, где сосредоточилась половина всего текстильного производства США.
