Летописцы повествуют, что обитатели страны, лежащей между Двиной и Печорой, которых Нестор[7] описывает под именем заволоцкой чуди, в первой половине IX века были уже данниками славян новгородских. С течением времени завоеватели эти, переселяясь мало-помалу в покоренную ими область, ввели с христианской верой язык и обычаи свои и изгладили даже следы первобытных обитателей. Следы эти находим мы теперь только в некоторых названиях рек, островов и прочего[8]. Но когда начались эти переселения новгородцев к северу, столь же малоизвестно, как и многие другие обстоятельства из истории Средних веков. Кажется, что в половине IX столетия не было еще их на реке Двине. Прославившийся странствованиями своими норвежец Отер, или Охтер, доходивший около того времени до устья этой реки, нашел там народ, говоривший на одном языке с финнами; о славянах же он не упоминает вовсе.
Весьма жаль, что предприимчивый норманн, устрашась многочисленности биармийцев, не решился вступить на их землю. Исследования его объяснили бы, может быть, до некоторой степени тогдашние отношения этого народа к новгородским славянам. Следует думать, что переселения последних в двинскую сторону начались по водворении в России князей варяжского племени. Новгородцы, призывая их, имели в виду уменьшение внутренних беспокойств своего отечества и безопасность его от внешних врагов. Мятежные по характеру и по привычке, хотели они иметь протекторов, а не властелинов. По привычке их к самоуправлению не мог им нравиться новый порядок вещей, введенный Рюриком, который требовал от них подчиненности. Предпочтение, оказываемое иноплеменными князьями прибывшим с ними вельможам, оскорбляло их самолюбие. Все это рождало мятежи; за усмирением мятежей следовали казни и опалы, а они влекли за собой бегство и переселение.
Двинская страна, изобиловавшая дорогим пушным товаром и населенная мирным народом, открывала обширное поле деятельности для беспокойного духа новгородцев. Счастливые успехи первых искателей приключений и слухи о богатстве обретенной ими страны должны были возбудить и в других врожденную страсть к жизни наезднической[9], которая воображению их говорила более, нежели безусловное повиновение наместникам княжеским. Невоинственная заволоцкая чудь сделалась легкой добычей предприимчивых новгородцев; из них зажиточнейшие и знатнейшие осели и стали владеть покоренным народом и землями под законами Новгорода, на основании половников[10]; беднейшие же, или не имевшие права владеть землями, должны были продолжать свои странствования и, следуя течению рек, скоро достигли моря[11].
Хотя отчизна их лежала и в отдалении от него, но сношения с варягами, единоплеменными норманнам, которые в Средние века слыли первейшими мореходами, а потом и непосредственные сношения с последними, после Охтера неоднократно посещавшими берега Биармии, могли им в короткое время дать нужные сведения об искусстве строить мореходные суда и управлять ими. Изобилие лесов по рекам, текущим в Северный океан, давало все необходимое для их построения. Море, изобилующее рыбами и зверями, возбуждало вместе с любопытством желание и надежду наживы. При их предприимчивости, чтобы стать мореходами, нужен был один только шаг.
Таков был, по всей вероятности, ход событий, изменивший совершенно первобытный вид Двинской страны и ознакомивший россиян с Северным океаном. В начале XII века существовал уже при устье Двины Заволоцкий монастырь Архангела Михаила, из чего можно заключить, что поморье Двинское еще в XI столетии было заселено россиянами, и что не позже этого времени началось и мореплавание их по Северному океану. Но как далеко доходили мореплаватели в разные времена, об этом даже и догадок делать нельзя. Летописцы оставляют нас в этом случае в совершенном неведении, хотя некоторые писатели в их темных и неопределенных сказаниях, пытались увидеть доказательства того, что в XI веке уже известен им был путь на Новую Землю.
В русских летописях упоминается о каком-то походе новгородцев за «Железная врата» при великом князе Ярославе.
Историограф Миллер, основываясь на некоторых местах российских летописей, полагал, что под этим названием следует разуметь не каспийские железные ворота (Дербент), которые от новгородцев были слишком отдалены, но хребет Верхотурских, или Уральских гор, который прежде назывался Югорским, и заключал, что, может быть, этим походом сделан был первый опыт к покорению Пермии и Югории. Мнение это сочинителю исторических начатков о двинском народе Крестинину казалось несправедливым. Полагая, что пролив между Новой Землей и островом Вайгач носит название Железные Ворота, он думал, что означенное место новгородской летописи должно отнести к этому проливу и заключал из этого, что новгородцы в XI веке знали уже Новую Землю. Мне это мнение кажется неосновательным, во-первых, потому что означенный пролив называется не Железными, а Карскими Воротами, или просто Воротами, как я уверился из согласного показания новоземельских наших мореходов, которых я нарочно об этом расспрашивал.
Неизменность, с которой в той стране данные однажды названия переходят из рода в род, убеждает меня, что он и в старину так не назывался. То же доказывают и сведения, собранные Крестининым: так как где просто показания кормщиков приводятся, там и пролив называется просто Воротами, и кажется, что только это место в летописях навело его на мысль назвать этот пролив Железными Воротами. Есть такого названия пролив и на Новой Земле, но далее к северо-западу. Но если и предположить, что место это в XI веке действительно называлось Железными Воротами, то и тогда будет сомнительно, о нем ли повествуют летописцы, так как невероятно, чтобы о таком подвиге своих соотечественников они стали говорить так кратко, что даже не упомянули, на судах ли или сухим путем был он совершен. В какую землю за Железными Воротами пришли? И зачем туда ходили? Мы имеем в Белом море два пролива такого названия: между северной оконечностью Мудьюжского острова и материковым берегом и между островами Соловецким и Муксалмы. Мне кажется правдоподобнее, что новгородцы, поселившиеся около этого времени в устье реки Двины, делая набеги для покорения жителей берегов Белого моря, переправлялись через эти проливы и, что летописцы разумели какой-нибудь из этих походов.
По содержанию древних изустных преданий народа здешних стран, достигнувших даже до нынешнего времени, на Новой Земле, в окрестностях губы Серебрянки, новгородцы добывали чистое серебро. В выноске к этому месту сказано: «Покойный И. И. Фомин сказывал мне, что во время молодых лет его жизни уверял его старый и постоянный подьячий Архангелогородской Губернской Канцелярии Алексей Ступинцов, что есть старинное письменное дело Губернской Архивы об отправлении повелением государя царя Ивана Васильевича рудокопов искать на Новой Земле серебряную руду по примеру новгородцев. Такое свидетельство надлежит почитать уже погибшим, ибо вся Архива здешней Губернской Канцелярии в 1779 году сгорела». Свидетельство «сгоревшей Архивы» ничего не доказывает; притом же покойный академик Лепехин был в Архангельске прежде этого несчастного случая, и если б слышал об этом любопытства достойном деле, то, конечно, не оставил бы розысков его. В «Двинском Летописце» читаем мы следующее: «В лето 6999 года князь великий Иван Васильевич послал на Печору руды искать Ивана да Виктора, а с ними послал Андрюшку Петрова да Василья Иванова, сына Болшина, да грека Манойла Лариева сына. И той же осени пришли с Печоры и сказаша великому князю, что они руду нашли медную на реце на Шилме, не доходя Коемы реки за полдни, и от Печоры реки за 7 дней». Место это показывает, что летописец не пропускал без внимания подобных предприятий и, верно бы, упомянул и о поисках на Новой Земле, которые не могли ему быть неизвестны, если б только действительно были предприняты. Не эта ли выдержка составляла содержание того сгоревшего дела? Ступинцов мог смешать в памяти своей Новую Землю с Печорой, ч. 31, с. 3: «Между извлекаемыми из внутренности земли по нуждам человеческим богатствами запримечены на Новой Земле: 1) серебро, 2) каменное уголье. Знаки первого состоят в одних изустных преданиях старины». Там же, с. 59–60: «Губа Серебрянка, по имени своему и по старинным преданиям народа, скрывает в своих берегах драгоценный металл, серебро, которое, по прежним запрещениям и по приказным опасностям, частные люди, без позволения правительства, боятся отыскивать. Неутомленное человеческое старание к снисканию серебра, может быть, переменило бы Митюшевскую пустыню в главное Новоземельское становище, если бы вольность была дана нашим поморцам промышлять в тамошних горах серебро…»
