Так мы прошли все оставшиеся девять километров. Всю дорогу я говорил с Мальчиком, а сам считал метры. Наконец миновали последний поворот и увидели на обрыве избу с дымящейся трубой. Какая радость, что Андрей на базе и дом прогрет. Первым делом внес Мальчика и уложил на нары. Отогревшись, он слизал свои култышки, но встать на лапы не смог. Так и лежал почти двое суток, приподнимаясь лишь с огромными усилиями и скуля при этом от боли. Только на трети день он оправился от обморожения и смог ходить, постепенно обретая былую подвижность.
Живя у Андрея, мы наконец наелись вволю. Однако долго отлеживаться было некогда. Как только Мальчик встал на ноги, двинулись в обратный путь. На наше счастье, мороз вдруг отпустил и мы вернулись к себе уже при −35. По дороге я даже смог поставить несколько капканов и подстрелить шесть рябчиков. При этом принес полный рюкзак продуктов. В общем, все обошлось благополучно, без роковых последствий. А ведь ситуация была не из обнадеживающих…
На следующий день я поспешил к балагану, пользуясь образовавшимся в эти дни настом, хотя с ночи опять повалил снег, который шел беспрерывно целые сутки. Ходить по этому маршруту с каждым разом становилось все труднее. А тут еще этот рыхлый снег, который не только не держит, но и коварен, ибо скрывает предательскую воду, особенно сильно разливающуюся после очередного снегопада. Вляпаться в воду теперь уже не являлось событием. Забурунивался я регулярно, с интервалом в несколько километров, как бы осторожен и внимателен ни был. От частого скобления ножом лыжи стали заметно тоньше. Но главное, из-за отсутствия скольжения сил затрачиваешь столько, что изматываешься вконец. В этот переход 22 ноября я буквально еле дополз до балагана. Уже после 15 километров в мышцах ног появилась боль, которая усиливалась с каждым шагом. Я волочил ноги, стиснув зубы. Я знал, что это такое. Это организм отвечал соответствующей реакцией на длительное перенапряжение. Но не мог же я лечь отдыхать на несколько часов. А тут еще тяжелый рюкзак, куда я добавил шесть килограммов чистого веса, когда Мальчик облаял огромного глухаря. Отказываться от такой добычи в нашем положении нельзя. И я, превозмогая усталость, тащил все это, считая уже не километры и метры, а каждый шаг, каждое движение.
Доплелся до балагана я уже в темноте, опасаясь не найти его. Но Мальчик не дал мне заблудиться, находясь все время в поле зрения, и подвел прямо к дому.
Толя в морозы тоже отсиживался дома. Проверки путиков все равно были безотрадными. Ходового соболя до сих пор не было. Кажущееся относительное обилие следов объяснялось тем, что местный соболь, владевший большими территориями, был вынужден много ходить, так как год оказался неурожайным: нет мышей, ягод, да и шишку не так-то просто достать. Птицы тоже мало. Вот и ходит соболь много, оставляя массу следов, создавая ложную видимость обилия зверя. Но в отличие от ходового местный соболь очень осторожен. Прекрасно зная свои угодья, он с большой подозрительностью относится ко всякого рода необычным приманкам и запахам и предпочитает их обходить. В этом отношении ходовой соболь являет резкую противоположность. Этот кочевник, странствуя по тайге, берет любую приманку: ведь он именно ради добычи и ходит, выискивая кормные и незанятые территории. Так что даже по характеру поведения можно определить, с каким соболем имеешь дело. Те два-три соболя, что поселились вокруг нас, — давно оседлые жители, и в капкан их уже не поймаешь. А на собаку рассчитывать не приходится. Мальчик во всяком случае буквально плавает в лесу по снегу, утопая порой с головой. Теперь он может ходить лишь по лыжне.
Но мы не теряем надежды на появление ходовых соболей. Ведь чем дальше, тем труднее придется соболю. Поэтому он начнет расширять свои владения за счет соседей. Тогда-то и должны появиться ходовые соболя. Вероятно, это произойдет в декабре. Так мы решили с Толей. А пока надо ждать и готовиться к их приему, удлиняя путики и расширяя опромышляемую территорию. Вот еще одно непременное качество профессионального охотника — умение терпеливо ждать. Кто не имеет терпения, вряд ли сможет стать настоящим промысловиком.
К сожалению, я пока не имел возможности расширять свои владения, так как все силы отдавал перетаскиванию продуктов и борьбе за существование. Теперь, чтобы рационализировать свой труд, я придумал новый способ транспортировки грузов. Три дня подряд я носил поклажу из балагана на десятикилометровый рубеж, возвращаясь оттуда уже налегке. Перетаскав солидную гору, вышел, наконец, в последний рейс. Взял на этот раз всего десять килограммов и заскользил по пробитой лыжне до своей перевалочной базы. Чтобы сэкономить силы на оставшиеся десять километров целины, заставил работать и Мальчика. Надев ему широкий ошейник, подвязал поводок к поясу и заставил тащить меня. Мальчик не тяжелый, да и ростом не удался, но он удивительный труженик и очень крепкий. Поэтому десять километров он тащил меня, как вол, упираясь всеми четырьмя ногами. Я лишь катил сзади, изредка понукая его. На перевалочной базе я еще добавил себе груза и хотел продолжить путь таким же манером, но Мальчик укоризненно посмотрел на меня, давая понять своим выразительным взглядом, что пора бы и честь знать, и я, усовестившись, отпустил его на свободу. Он пошел вперед, нащупывая старую лыжню, занесенную снегом. Все-таки по ней идти легче и безопаснее, чем по новому месту. Но через пять километров мы снова попали на залитое водой пространство. Шли по старой лыжне, как по мосту, хоть и по мокрому. Уже пройдя несколько сот метров и выходя на сухой берег, я оступился и почти по колено утонул в воде. На мое счастье, мороз был всего градусов 27–28 и я быстро соскоблил наросты льда. Но лыжи все равно потяжелели, и тащить их было занятием более чем утомительным.
Придя наконец в свою избу и прогрев ее, а затем и подкрепившись, я повалился, как труп, не в силах не только что-нибудь делать, но и уснуть спокойно от переутомления.
Следующие дни спешил перетаскать оставленный на перевалочной базе груз. (Сколько непроизводительной работы!) Несмотря на 32-35-градусный мороз, вода на реке не исчезала.
Однако, пользуясь «мостом» — первичной лыжней, проложенной по мокрому снегу и прихваченной морозом, я преодолевал залитые поля. Сойдешь с обледенелой лыжни — сразу окунешься в ледяную воду. Этот эксперимент я все-таки проделал в последний день на обратном пути, когда тащил оставшиеся 12 килограммов груза. Забурунился так, как еще не удавалось до сих пор. Увязнув по колено в разжиженный снег, я уже не мог пошевелить ногой, поскольку лыжи мгновенно прихватило морозом. Пришлось спешно отцеплять крепления и, стоя по колено в студеной жиже, волочить пятипудовые болванки на сухое место. Так что без приключений у меня никак не получалось. Хорошо хоть в этот момент я был в непромокаемых броднях, и до дому оставалось три-четыре километра.
