Основная цель визита Сладкова на наш корабль состояла в том, чтобы договориться о способах связи в дальнейшем, когда "Павел" вернется в Гельсингфорс. Мы просидели с ним часа два. Для маскировки на столе стояли чайник и кружки. Но чаепитием нам некогда было заниматься - мы составляли шифр. Так, крейсер "Рюрик" условились называть Антоном, линейный корабль "Гангут" - Гаврилом, крейсер "Диану" - Дашей. Фраза "мама жива и здорова", например, обозначала, что в организации все обстоит благополучно. А такой вот текст письма, как "из дому пишут, что яровые уродились хорошо. Вчера во время увольнения на берег встретил земляка из соседней деревни. Зовут его Антон", нужно было понимать так: "подпольная работа дает хорошие результаты. Вчера установлена связь с товарищами с крейсера "Рюрик".
Шифр составили в двух экземплярах - один для Сладкова, другой для меня. Все черновики были тут же уничтожены. Сладков рассказал, что через несколько дней из Петрограда должны поступить прокламации, и обещал занести пачку к нам на корабль. В случае если к тому времени "Павел" уйдет, политические листовки будут доставлены в Гельсингфорс. Нам надо было подыскать надежного человека на линейном корабле "Цесаревич", который должен встать на ремонт в кронштадтском доке после нас. В этом помог Марусев. Оказалось, что на "Цесаревиче" служит его приятель - кочегар Ерохин. Марусев обещал договориться с ним обо всем. Сладков записал адреса Ерохина и мой. По правилам конспирации он должен был выучить их наизусть, а бумажку уничтожить. Но он почему-то не сделал этого. Такая небрежность впоследствии нам очень дорого обошлась...
В Кронштадте "Павел I" пробыл недолго. Все же в оставшиеся дни я успел побывать на подпольном собрании на берегу. Нашего представителя на него пригласил Глав-вый судовой коллектив. Собрание проходило в чайной, присутствовали на нем матросы и рабочие. Перед нами выступил товарищ из Петербургского комитета РСДРП. Он рассказал о положении в стране, подчеркнул, что для нас главное сейчас - копить силы, расширять организацию, быть в готовности в нужный час дружно выступить вместе с рабочими против царского самодержавия.
Там же, в чайной, я познакомился с представителем кронштадтского подполья Владимиром Михайловичем Зайцевым. Это был закаленный большевик и опытный конспиратор. Работу вел умно. Вплоть до Февральской революции ни жандармы, ни флотское начальство так и не заподозрили в нем большевистского организатора. У матросов Зайцев пользовался огромным авторитетом. Владимир Михайлович говорил мне о том, как важно создать в Гельсингфорсе разветвленное подполье.
Вернувшись в Гельсингфорс, "Павел I" занял свое привычное место на рейде, где ему предстояло простоять во льду очередную зиму. Внешне на корабле все было по-прежнему. Но это только внешне. Мы заметно активизировали свою работу среди команды. Кроме того, нам удалось наладить и укрепить связи с большевиками, служившими на других кораблях. Начинали уже подумывать о создании комитета, который руководил бы подпольем в масштабе всей военно-морской базы. В это время произошло событие, которое едва не закончилось трагически. В центре его оказался матрос Павел Ефимович Дыбенко. Высокий, плечистый, быстрый в движениях, он отличался шумным и общительным нравом. В выразительных его глазах всегда пряталась лукавая усмешка. Человек он был начитанный, за словом в карман не лез. Многие моряки тянулись к нему. По специальности Дыбенко был электриком, следил за исправностью электрических сетей. Имея доступ во все уголки корабля, он успел завести немало приятелей среди специалистов самых различных служб. Дыбенко смело и убедительно критиковал существовавшие порядки. Он мог бы стать прекрасным большевистским агитатором. Но нас смущало одно обстоятельство - уж слишком открыто выражал он свои мысли. Порой ругал царя и правительство со всеми его министрами даже в присутствии малознакомых людей. Бывало, даже вступал в споры с офицерами, в присутствии непроверенных людей позволял себе нелестно высказываться о командовании. Из-за этого мы воздерживались давать ему какие-либо поручения.
Однажды декабрьским вечером Дыбенко вернулся на корабль из увольнения очень возбужденным и начал собирать вокруг себя матросов. Через некоторое время ко мне прибежал взволнованный Марусев. С трудом переводя дыхание, он сказал:
- Срочно собирай центральную пятерку!
- А что случилось?
- Дыбенко агитирует матросов начать сегодня восстание...
От этой новости я чуть не сел на палубу. Звать команду к неподготовленному выступлению - значило бессмысленно подставить людей под пули, обречь восстание на неизбежное поражение. Я помчался по кубрикам, разыскал Дмитриева, Чистякова, Чайкова и других членов комитета. Мы подошли к группе, в центре которой находился Дыбенко. Он рассказывал, что побывал в "Карпатах" (так у нас называли скалистое место за городом, где обычно собирались матросы, желавшие быть подальше от глаз начальства). Дыбенко говорил, что в "Карпатах" состоялось собрание военных моряков. Оно постановило сегодняшней ночью подняться на всех кораблях и освободить ожидавших суда матросов с "Гангута".
Мы видели, что идея эта пришлась многим по душе. Даже отдельные члены нашей организации поддержали мысль о восстании. Эти горячие головы могли наломать немало дров. Некоторые из них предлагали не дожидаться ночи, а начать действовать немедленно. С большим трудом нам удалось унять разгоревшиеся страсти и уговорить матросов подождать, что скажут представители всех рот корабля. Созывать многолюдное собрание было по меньшей мере неосторожно. Однако в сложившейся ситуации мы скрепя сердце вынуждены были пойти на это.
Собраться договорились на броневой палубе. После отбоя пробирались туда с большой осторожностью, торопливо спускались в единственный люк. Когда пришли все, выделили товарищей, которые в случае опасности должны были предупредить нас, и собрание началось. Дыбенко изложил суть дела. В заключение сказал, что первым выступить предстоит экипажу нашего линкора. На вопросы, кто присутствовал на сходке в "Карпатах", Дыбенко не мог ответить толком. Разгорелись ожесточенные споры. Решить задачу было сложно. Если восстание на других кораблях в самом деле начнется, то мы не имели права остаться в стороне, обязаны были выступить вместе со всеми. Если же это была затея лишь группы не в меру горячих голов, то, поднявшись, мы подставим под удар сотни матросов, провалим с таким трудом налаженную организацию. Представители рот в конце концов поддержали точку зрения комитета - сейчас не выступать.
Расходились не спеша, по одному, по двое. Вышедший вслед за мной Дмитриев заметил:
