Вот, в руках у меня русско-киргизский и киргизско – русский словарь. Издание 30-х годов прошлого века. Вспоминаю, что папа постоянно учил иностранные языки. Начав изучать английский язык в 1932 году на вечерних курсах, он впервые воспользовался своими знаниями во время зимовки на Земле Франца-Иосифа. Специалист по атмосферному электричеству из Потсдамской обсерватории Штольц И., принимавший участие в зимовке в рамках Международного полярного года, не знал русского языка. И в течение полутора лет папе приходилось работать переводчиком, пока немецкий ученый не выучил русский язык. Киргизский язык понадобился ему после избрания депутатом Верховного Совета СССР от Киргизской Советской Социалистической республики. Наряду с английским языком он стоит в плане аспирантских занятий аспиранта Е. Федорова. Необходимости изучать этот язык не существовало, потому что переводчиков в молодой советской республике было достаточно. Однако именно в их руках сосредотачивалась вся власть. Что они говорили местному населению от имени союзного начальства, никто не знал. Поэтому крайне важно было убедиться в том, что переводчики правильно переводили все сказанное.
Уже в зрелые годы, будучи председателем Советского Комитета Защиты Мира и начальником Главного управления Гидрометеослужбы и постоянно бывая в научных командировках, папа изучал французский и испанский языки. Мне – студентке филологического факультета МГУ резала слух его манера речи, и я фыркала носом, слушая, как он произносил какие-либо французские или английские слова, да еще и с неправильной интонацией. Но, когда я впервые приехала с папой в Швейцарию на сессию Всемирной метеорологической организации и услышала, как он разговаривал с представителями различных стран, разговаривал с англичанами, французами и испанцами на их родных языках, я поняла, что была не права. Он говорил с ошибками, с неправильной интонацией, но его понимали и радостно приветствовали, потому что на многих языках он мог донести до слушателя свои мысли. А его простые, искренние слова, произнесенные далеко не «по-филфаковски», убеждали людей гораздо лучше, чем витиеватые речи переводчиков.
Вот один из очень важных документов. Он лежит в металлической папке. Сама папка, отделанная бронзой и давно потемневшая, наводит на мрачные мысли. Это копия письма, адресованного товарищам Сталину И.В., Жданову А.А. и Ворошилову К.Е., после суда чести, состоявшегося в начале октября 1947 года. Письма с просьбой решить вопрос о дальнейшем месте работы. «Сейчас, после сдачи дел, не знать, где будешь работать дальше, очень тяжело», – пишет отец.
Суды чести были заимствованы из прусской армии и существовали для рассмотрения проступков, несовместимых со званием офицера, дворянина или должностью чиновника. В Советском Союзе в различных учреждениях были выбраны члены судов чести, которые рассматривали, как правило, дела руководителей этих ведомств, в основном обвиняемых в передаче заграницу союзникам по антигитлеровской коалиции якобы секретных данных. Причины, по которым над отцом был устроен этот судебный процесс, выяснить сейчас, скорее всего, невозможно.
По одной версии, накануне майских праздников 1947 года Главгидромет выдал прогноз, говорящий о том, что 1 мая должна была быть хорошая погода. Однако перед демонстрацией трудящихся начался настолько сильный ливень, что Сталин боявшийся простудиться, разгневался и приказал ее отменить. Говорят, что этот факт послужил поводом для снятия с должности начальника Главгидромета, которую занимал отец. По другой версии, виновным в антипатриотических поступках его предложил назначить секретарь ЦК ВКП(б) А. Кузнецов, который с завистью смотрел, как складывалась общественная карьера молодого ученого, в двадцать восемь лет ставшего Героем Советского Союза и членом корреспондентом АН СССР, генерал-лейтенантом, председателем Антифашистского комитета советской молодежи. Именно он выступил перед аппаратом ЦК с обвинениями против отца.
(Слева направо) Е.К. Федоров, И.Е. Федорова, Р. Уайд
Сам отец рассказывал мне, что он вызывал раздражение очень влиятельных людей того времени своим независимым поведением. Ведь он был молодым героем и считал, что всенародная любовь является защитой от любых неприятностей. Например, его раздражало что человек, который в силу своих должностных обязанностей должен был постоянно следить за ним, не отличался большим умом. Отец записался на прием к Л.П. Берии и попросил вызвать следившего за ним сотрудника соответствующих органов. Он заявил Л.П. Берии, что понимает, что за ним положено следить, но «нельзя же назначать подобных идиотов». (Цитирую дословно) «Неизвестно, что при этом подумал Берия, – но этот конкретный человек исчез», – вспоминал отец.
Гнедич Анна Викторовна – жена
Обвинения на суде чести были традиционными: передача сотрудниками Главгидромета союзникам по антигитлеровской коалиции данных, в которых содержалась ссылка на якобы секретные материалы. Интересно здесь вспомнить некоторые детали того, как проходил этот суд. После обвинений Золотухина, который в то время возглавлял парторганизацию Главгидромета и с пристрастием допрашивал отца, поливая его помоями, взяла слово уборщица. Она была старым членом партии и имела дореволюционный партийный стаж (что в те годы было весьма весомым) и единственная стала горячо защищать отца.
Еще одну красочную деталь рассказала мне супруга В.И. Корзуна, большого друга моего отца, присутствовавшего на этом судилище. Вел заседание Л.З. Мехлис, член Оргбюро ЦК ВКП(б), страдающий пародонтозом и кровоточивостью десен. Во время заседания он непрерывно курил и окурки, наполнившие пепельницу, были испачканы в крови из его больных десен. Это создавало дополнительный жуткий эффект.
Близкий друг отца Я.С. Либин, бывший его заместителем, и напрямую отвечавший за контакты с иностранцами, застрелился, услышав как люди из черной машины, подъехавшей к подъезду дома, в котором он жил, позвонили в квартиру. Его вдова вспоминала, что выстрел раздался в тот момент, когда она открывала дверь. Начальник Иностранного отдела ГУГМС К.Д. Сперанский, в попустительстве преступной – шпионской деятельности которого отца обвинили, был арестован и осужден.
Насколько тяжело отец переживал потерю друзей, снятие с должности, разжалование из генерал-лейтенанта в солдаты и отсутствие какой-либо работы, нам представить сейчас очень трудно. По его словам, через какое-то время ему предложили стать директором Политехнического музея, от чего он отказался и начал работать в Геофизическом институте АН СССР, занимаясь важными научными проблемами.
