Ознакомительная версия.
Революционные веяния того времени обещали перемены, будущее было неопределенным, зыбким. Николай, думая о своих революционных взглядах, ожидал испытаний, приучал себя к мысли, что ему предстоят страдания и жертвы во имя его убеждений. Он готовил себя к тому, что его может ожидать тюрьма, ссылка, жизнь, полная лишений. И это его не пугало.
Логвинский познакомил Бердяева с группой студентов, близких к марксизму. Там же он встретился с А. В. Луначарским. Это было время интеллигентских споров. Первый марксистский доклад Бердяев услышал в частной квартире одного поляка. Этот доклад вызвал у него не просто отчуждение, но настоящую тоску – отсутствие свободы, которую он так искал, к которой стремился, вызвало у него чувство удушья, и все же он не стал судить о марксистском учении по первому впечатлению.
Он постоянно спорил с А. В. Луначарским, не соглашавшимся признать независимость истины от революционной классовой борьбы, что для философа Бердяева означало ограничение на пути к познанию. Бердяев был очень яростным спорщиком. В такие моменты для него не существовало никаких авторитетов.
Бердяева не покидало чувство, что мир и общество основаны на зле и несправедливости. В марксизме его привлекла именно борьба с несправедливостью. Он вступил в революционный студенческий кружок и киевский Союз борьбы за освобождение рабочего класса. Таким образом, он разрывал связь с аристократическим окружением, в чем в очередной раз проявился его бунт против несвободы внешнего мира и условностей. Марксизм Бердяева изначально носил своеобразный характер, он называл себя «аристократом от социализма», акцентируя внимание на том, что его мало интересовала классовая борьба. Свобода как таковая – вот его цель.
Часто у окружающих о Бердяеве складывалось ошибочное мнение. Внешне будучи спорщиком, иногда даже горячим, внутренне он находился далеко от предмета спора. В самых жарких дискуссиях Николай чувствовал себя крайне одиноким. Еще одно противоречие Бердяева – социальные вопросы вызывали у него пламенный отклик, но всякий социальный порядок был ему чужд как ограничение свободы. В марксистских кружках он был очень активен, читал доклады, вел пропаганду, но рядом с этим миром у него был другой – мир созерцания и философии. Он, может, и хотел бы, чтобы окружающая среда стала родственной ему, но стену внутреннего отчуждения никогда не удавалось преодолеть.
Бердяев не раз задумывался над вопросом, почему он стал марксистом. Он не разделял взглядов социалистов-революционеров, а к террору всегда относился отрицательно. Марксизм представлял нечто новое, давал, как тогда казалось, надежду на выход русской интеллигенции из кризиса. Марксизм отличал от других революционных течений гораздо более высокий культурный уровень, что не могло не импонировать Бердяеву. Становясь марксистом, он оставался идеалистом в философии. Революция не была для него религией, как для предыдущих поколений русских революционеров. Марксизм того времени способствовал смешению разных понятий и идей. Молодого философа в марксизме более всего привлекала широта мировых перспектив, изменения в планетарном масштабе. Бердяев считал Маркса гениальным человеком и принимал его критику капитализма. Старые революционные направления в России потерпели поражение. В марксизме чувствовался потенциал, возможность победы революции. Николай не только искал смысла жизни в свободе, он мечтал изменить мир согласно этому смыслу, и более не хотел оставаться созерцателем и отвлеченным мыслителем. Он хотел действовать. Эти соображения привели его к марксизму, который, как и многие другие течения, оказался в итоге узок для него.
Бердяев читал лекции и доклады членам Киевского социал-демократического комитета, многие марксисты считали его идейным руководителем. В одну из своих поездок за границу он нелегально, в двойном дне сундука, привез большое количество социал-демократической литературы. При всем этом Николай Бердяев не был профессиональным революционером, прежде всего он оставался философом.
Несмотря на аристократическое происхождение, Бердяев легче, чем другие интеллигенты, находил общий язык с простым народом. В Киеве, например, некоторые рабочие, враждебно настроенные к интеллигенции, относились к Бердяеву хорошо, выделяли его среди остальных.
В первый раз Николай Бердяев был арестован за участие в большой студенческой демонстрации. Студентов окружили казаки, и демонстрантов взяли под стражу. Несколько дней студенты просидели в арестантских ротах, после чего всех отпустили.
В то время Киев был одним из главных центров социал-демократического движения. В городе находилась подпольная типография, издавалась революционная литература, существовала связь с эмиграцией, с группой Плеханова, Аксельрода и В. Засулич.
В 1898 году Николай Бердяев был арестован по первому в России большому социал-демократическому делу и исключен из университета. Во время обыска, проведенного в ночь на 12 марта 1898 года, была составлена справка, что у него изъяты компрометирующая переписка, рукописи антиправительственного содержания и запрещенная литература. При допросе Бердяев показал, что обнаруженные у него рукописи были написаны им для себя, что он их не распространял (за исключением рукописи «О морали долга», которую давал читать некоторым знакомым). В другой справке было указано об изъятой у арестованного переписке, из которой следовало, что литературные произведения Бердяева в рукописях распространяются в среде знакомых. Кроме того, найдено несколько рукописных статей, из которых одна составлена самим Бердяевым, а другие переведены им из иностранной литературы.
По этому делу было арестовано 150 человек. Арест Николай Александрович воспринял с эмоциональным подъемом, редким для него чувством единения с другими людьми. В критических жизненных ситуациях он не испытывал состояния угнетенности, растерянности, в нем словно просыпался воинственный дух его предков, он всегда был настроен бороться и переломить ситуацию. Арестованные не считали себя проигравшими, наоборот, победителями, им казалось, они начинают новую эру в освободительном движении, что даже в Западной Европе будет резонанс на их арест.
На следующий день после ареста в тюрьму приехал киевский генерал-губернатор генерал-адъютант Драгомиров, бывший в довольно близких отношениях с родителями Бердяева. Генерал вошел в камеру в сопровождении жандармского генерала и прокурора. Бердяев на всю жизнь запомнил слова Драгомирова о том, что социал-демократы не видят, что общественный процесс есть процесс органический, а не логический, и что ребенок не может родиться раньше, чем на девятом месяце. Но разве можно было остановить социал-демократическое движение рассуждениями о несвоевременности перемен, которых они добивались – только вызвать недоумение и подозрение у жандармского генерала, который и без того постоянно писал доносы на Драгомирова.
Ознакомительная версия.
