То о чем я хочу рассказать, как раз и произошло в самый разгар книжного бума, когда мода на книги довлела над всей страной и многие советские люди собирали макулатуру, чтобы за нее получать талоны на дефицитные книги.
* * *
Как-то к Марку Исаевичу зашла русская соседка Елена Петровна Костикова - женщина уже немолодая, но все еще яркая, интересная, щепетильно относящаяся к мужскому вниманию. Она не раз заходила к Волькенштейнам посудачить с Валентиной Борисовной - женой Марка Исаевича, которая, хоть и работала много лет в Минздраве, но по-прежнему оставалась прекрасным диагностом и грамотным педиатром, не скупившимся на бесплатные консультации. Хотя в этот раз Марк Исаевич был дома один, поскольку Валентину Борисовну позвали соседи этажом выше к своему заболевшему сыну.
В ожидании ее, Елена Петровна бесцельно ходила вдоль длинной стены большой комнаты, где в ряд стояли фортепиано и два серванта без стекол, сплошь забитые книгами.
Марк Исаевич книги не собирал - это было увлечение его жены. Он относился к ним прохладно, кивая на Козьму Пруткова, сказавшего, что нельзя объять необъятное. Марк Исаевич считал, что достаточно иметь дома несколько любимых книг, а остальные, если потребуется, можно взять в библиотеке или, например, у друзей. Зачем устраивать дома книжный склад? И вообще, Марк Исаевич, гораздо больше любил смотреть телевизор, будучи твердо уверенным в том, что лучше один раз увидеть, чем сто раз прочесть. Но у Валентины Борисовны было иное мнение, с которым он не спорил и разрешал ей покупать абсолютно любые книги, которые, ни один, ни другой, не читали. Зато к ним, как в библиотеку, ходили друзья и знакомые, в том числе (причем нередко) и автор этих строк.
Походив туда-сюда с десять минут, Елена Петровна с раздражением заметила, что Марк Исаевич ведет себя так, как будто бы ее в комнате и нет. Смотрит себе телевизор и не пытается заговорить. Это ее, как женщину привыкшую к мужскому вниманию, сильно зацепило и она решила завести разговор сама, ставя целью малость (а может и не малость) уколоть Марка Исаевича, с которым ранее практически никогда не разговаривала, поскольку он чурался «бабьих сплетен» и к разговорам жены никогда не присоединялся.
Поэтому, не зная с чего бы начать, Елена Петровна обратилась к тому предмету, который был, то, что называется, под рукой - к книгам. Она взяла в руку сначала одну книжку и лениво полистав положила. Потом - другую, третью... Марк Исаевич не реагировал. Тогда, поставив очередную книжку на место, Елена Петровна обратилась к нему:
- Вот вы, Марк Исаевич, вроде бы образованный человек, а книги у вас какие-то разнокалиберные. Никакой направленности. То русское, то французское, «Госпожа Бовари» и «Деревянное зодчество Подмосковья», Морис Дрюон и томик Софокла, а тут - вообще - фантастика какая-то. Как-то несерьезно...
- А я, Елена Петровна, только Есенина люблю, да Высоцкого, но его, к сожалению, не печатают. Вот, смотрите! - Он вылез из своего любимого кресла перед телевизором и подошел к правому шкафу, указывая рукою на множество аудиокассет, припрятанных за книгами. - Вот моя коллекция. Очень люблю Высоцкого.
- Ну, Высоцкий это так... - в этот момент Елена Петровна сообразила, что то, что она хотела сказать, больно ударит Марка Исаевича. А она собиралась его всего лишь уколоть, но не обидеть. Поэтому, стушевавшись, она промолвила - ... современное - и вздохнула с облегчением.
- Я классику люблю - Шолом-Алейхема, например, - поддержал разговор Марк Исаевич.
Это было чистой правдой. Он был большим поклонником «еврейского Чехова» и не меньшим «русского Шолом-Алейхема» Чехова. Если бы Елена Петровна присмотрелась, то увидела в углу на нижней полке несколько затерханных книжек без обложки. Это было любимое чтиво Марка Исаевича - Чехов и Шолом-Алейхем. Вообще, Марк Исаевич обожал рассказы. Он твердо был уверен, что в маленьком рассказе талантливый автор способен описать больше, чем посредственность в громадном романе. Может быть кому-то это и не понравится, но эти слова Марк Исаевич произнес тогда, когда мы с его дочерью изучали «Войну и мир» Толстого.
- Чехова почитываю тоже, но к поэзии как-то больше расположен... Пушкин... Есенин... - повторил Марк Исаевич и замялся не зная, что ответить.
Но Елена Петровна уже сообразила, чем можно подковырнуть Марка Исаевича, не обидев его до глубины души.
- Да я, как посмотрю, у вас тут одни только избранные произведения - укоризненным тоном произнесла Елена Петровна - а где же собрания сочинений, энциклопедия, БВЛ (библиотека всемирной литературы в двухстах томах, которая имелась только у обеспеченных людей, ибо каждый том стоил то ли 3 то ли 6 рублей)? Ведь вы не бедный человек - продолжила она сделав ударение на слове «небедный». Как-то так... было бы посолидней. - завершила она начатую фразу, явно стараясь задеть Марка Исаевича.
Почувствовав подвох в ее словах, Марк Исаевич решил отомстить. Глаза его загорелись и, слава богу, что он смотрел в этот момент в сторону телевизора, а то бы Елена Петровна могла бы все понять и скомкать разговор.
- Избранные... ну да... избранные, а как же... по другому... иначе нельзя - вяло промямлил он.
Елина Петровна, не прислушиваясь к его словам, продолжала:
- А стояли бы тут собрания сочинений - она махнула рукой вдоль полки - как было бы красиво! Корешки золотые, по размеру одинаковые. Загляденье. Сразу видно - квартира образованного человека!
- Елена Петровна,- громко сказал Марк Исаевич - я ведь - еврей!
- Еврей!.. Еврей?.. Да, еврей... - не понимая к чему тот клонит, она говорила растягивая слова - И что же?
- А то, что мы ИЗБРАННЫЙ народ, поэтому нам положены ИЗБРАННЫЕ произведения, а не всякие там собрания, сборища и сборные солянки... Избранное для избранных - резюмировал свою мысль Марк Исаевич
Елена Петровна вспыхнула и замолчала, не зная, что и сказать.
Пауза обещала затянуться и стать невыносимой, но на их, обоюдное, счастье, возвратилась Валентина Борисовна, к которой Елена Петровна рванулась, как к своему спасителю.
К ее чести она была не только симпатичной, но и умной женщиной, поэтому в дальнейшем никогда не вспоминала о этом разговоре и делала вид, что ничего не произошло. А Марк Исаевич... Марк Исаевич, иногда, в моем присутствии, подхихикивал над ней, но всегда очень добро...
- Не пойму я этих женщин! - задумчиво сказал мне Марк Исаевич, когда мы летним вечером курили с ним на балконе.
- А что так? В ваши-то годы, Марк Исаевич, давно пора уж было понять. Это мы, молодые, все никак, да никак.
Говоря это, я думал, что совершенно не понимаю дочери Марка Исаевича, которая пропустила мимо ушей мое предложение, но ни за кого другого замуж так и не вышла и, что главное, не собирается. Время идет, а никакой определенности у нас как не было, так и нет. Подумать-то об этом я подумал, да вслух ничего не сказал. Постеснялся.
