- Что делать будем? - спросил он позже лечащего врача, рассматривая под матовым светом негатоскоыа последние рентгеноснимки.
- Ампутация, - развел тот руками. - Что ж еще?
- А вы поставьте себя на место Кривоноса, вообразите, что это вы или самый дорогой для вас человек. - Василий Петрович ходил туда-сюда по кабинету, поглядывая на свои ноги.
О чем он думал в этот момент? Может, о том, что, когда они, ноги, есть, мы не задумываемся, как это много. Вот Кривонос. Утром он входит в казарму. Бойкий топот солдатских сапог оглашает тишину городка. Затем выход в поле. Под каблуками тарахтит дорожная крошка. Затем на огневом рубеже гремят выстрелы, и дружное "ура" летит над степью, угасая за горизонтом.
А поздно вечером усталый офицер поднимается по лестнице, открывает дверь. Жена и дети спят. Осторожно, на цыпочках, он ступает по комнате... И теперь этот бег с солдатами и этот тихий святой шаг по комнате отнять?
Отнять у человека ощущение земли?
Василий Петрович ходит по кабинету. А где-то там, за окном, в городе, по пыльному тротуару ползет человек на роликах, двигаясь под гору, инвалид опирается на деревянные упоры, похожие на дверные ручки, тормозит ими. И под человеком без ног стонет земля. Может, ему, как и майору Кривоносу, тоже был вынесен преждевременный приговор?
Василий Петрович остановился, сухо сказал:
- Завтра сделаем еще операцию. Ее цель - удаление омертвевших тканей. Как можно больше.
Врач Коваленко заерзал на стуле, не поднимая глаз, спросил:
- А кто будет оперировать: я или вы, товарищ полковник?
Максимов пристально посмотрел на своего ординатора. Боится? Не умеет? Но нет, умеет, человек способный, пытливый. А о страхе вообще хирургам говорить не пристало. Тут другое. Есть в госпитале группа известных хирургов, пытающихся обставить дело так, будто они, и только они, способны выиграть дело, когда возникает сложная ситуация! Иначе говоря, играют в свою незаменимость и не доверяют своим помощникам. Но не так опасно любование свопм умением, как уродливы последствия. Проходят годы, и ассистенты постепенно утрачивают чувство самостоятельности. Этого всегда страшился Максимов. И потому, готовясь к операции, Василий Петрович обычно мылся вместе с Коваленко, а во время работы больше молчал, наталкивал ординатора на те или иные решения. И создавалось впечатление, что это он, Коваленко, делает все сам. И вдруг: кто?
Василий Петрович достал из письменного стола только что выпущенный бюллетень "Клиническая хирургия". В нем в соавторстве со своими коллегами он рассказывал о новом эксперименте. Поступил больной Юрий Синельников. Рана в плечо. Фрагмент левой плечевой кости - омертвевший. Он был удален и заменен гомотрансплантатом. Рука была сохранена.
- Но эту операцию вы сами делали, - сказал Коваленко.
- Так будем же последовательны, - с игривой ноткой в голосе произнес начальник отделения. - Теперь слово за вами, коллега.
Коваленко понял, как некстати он задал вопрос своему шефу.
Скульптура упорпо реставрировалась. А ведь Максимов рисковал и" склонял, принуждал к риску лечащего врача. Каждый день инфекция точила ноги, но она могла отнять и жизнь. Не потому ли молодой ординатор предлагал банальное решение - ампутация? Каждый день, каждый час Максимов был начеку. Он ощупывал ноги, контролировал анализы, глушил вспышки. Изо дня в день, из недели в неделю. И снова операции, операции, более десяти...
Полковник Костин ходил туда-сюда по ковровой дорожке, что пересекала наискосок кабинет начальника отделения. Если ему память не изменяет, майор Кривонос пролежал в госпитале два года. Да, да, два года. Два года врачи сражались за его судьбу. И все-таки выиграли бой. Возвратили человеку землю, с травой, камнями, песком на реке. Офицер вернулся в строй, к службе.
А что было дальше с Ясниковым? И память вновь возвращала замполита в те дни. Если у Алексея Кривоноса угрожающее состояние сменялось солнечной надеждой, фамилия Ясникова прочно укрепилась в списке "тяжелых". Предстояла новая, третья, попытка. Резко ухудшающееся состояние здоровья солдата неумолимо приближало этот час.
Василий Петрович пришел в лабораторию. Людмила Ивановна внимательно следила за мужем, который не отвечал ни на один ее вопрос, а только вертел в пальцах пробирки. И звучал в ушах голос замполита: "Не бояться сказать, что ты чего-то не знаешь, - это высшее проявление порядочности".
Василий Петрович подошел к жене, посмотрел на нее усталыми глазами. Вчера до полуночи он рылся в книгах, листал свои записи.
- Кажется, я нашел, - сказал он.
- Что ты нашел?
- Закись азота. Вот что. Завтра под этим наркозом будем оперировать Ясникова. А сейчас пойдем.
Вот так, прямо с работы, не переодеваясь, как всегда, не спрашивая ни о чем, она стала собираться.
- Смотри, Василий, мои новые сапоги уже потрескались.
- Зато импортные, - усмехнулся он, скользя по первому снегу. Потом добавил: - Теперь будут привозить с переломами.
- Давай на этот хороший вечер не будем смотреть глазами травматолога...
- Давай, - согласился он.
И вдруг, как ей показалось, ни с того ни с сего начал рассказывать, как еще мальчишкой случайно попал в какой-то клуб, где играли на бильярде. Это было в Харькове, где он жил с бабушкой. Он тоже попробовал сыграть партию и выиграл. Дальше - больше. Со временем он начал побеждать заядлых игроков. И однажды принес домой много денег.
- Погоди, - остановила его жена. - Ты что, ведешь меня в Дом офицеров?
- Угадала.
- Ни за что.
- Людочка, я должен быть в форме. Понимаешь?
Она знала, что у него есть единственная страсть - работа, а все остальное, нс помогающее делу, с годами было напрочь отброшено. Фортепьяно он рассматривал как инструмент, который давал ему внутреннее ощущение "золотой середины". Ударяя по клавишам, он определял в гамме звуков звук необходимой громкости, необходимой мягкости и протяженности. Так при перевязке сосуда, во имя чего иногда делается вся операция, необходимо обладать этой золотой серединой: не перетянуть, недоослабитъ. А бильярд это выоор направления удара, это точность, это, наконец, пятнадцать километров вокруг стола за вечер. Это спорт.
По зеленому полю разбежались шары. С партнером они выбрали популярный вид игры, так называемый "любым любого".
Послышался тихий удар, и накатом первый шар партнер положил в лузу. Людмила Ивановна знала, что муж умел проигрывать. Он нс тушевался и не суетился.
Легко наклонив голову, он качнул раз-другои кием, словно взвешивал его. Грудью налег на борт, и раздался шюпштоес - сильный удар. Она уже знала его манеру.
Но партнер работал в своем стиле, и Василии Петрович вынул из лузы еще два шара. Четыре шара - игра сделана, так считается. И снова клопштосс, снова неожиданность, натиск. Затем правый винт, левый винт удар "пистолетом". Игра пошла. Звенели белые шары. И Людмила Ивановна, помимо воли заражаясь азартом, следила за этой битвой на зеленом поле, знала, что, играя, он все равно думал о своем, что он был там, в госпитале, в палате И теперь уже она твердила про сеоя: "Закись азота... закись азота. А если и это не тот наркоз?.."
