И все же люди продолжали летать. Еще больший эффект в воздухоплавание принесла фотография. Изображение земли с высоты, реки, города, фермы, снятые с непривычного ракурса, размножались в тысячах открыток. На снимки смотрели так же, как мы разглядываем голубой шар Земли, сфотографированный из космических далей. Стало возможным запечатлевать и многообразные формы облаков, и рождение циклонов, вихрей и атмосферных фронтов.
...Обдумывая служебную записку, Артур намеревался изложить эти сведения. Они поистерлись в памяти стариков, а у молодых наверняка вызовут снисходительную усмешку: "Вы бы еще пращой, да в небо..." Но запуск ракеты - это выстрел чистым золотом. "Огромный расход не всегда оправдан и часто не дает того, что требуется метеорологии", - думал наш ученый друг.
Пока Артур бился над докладной запиской, вел переговоры с отделами, убеждал неверующих, вдохновлял нерешительных, мы надули оболочку и сразу обнаружили несколько серьезных проколов. Зачистив прорезиненную ткань напильником и шкуркой, мы обезжиривали ее ацетоном, заплату из сырого каучука придавливали прессом, внутри которого горела тысячеваттная спираль. Каучук навек срастался с оболочкой.
Убедившись в отсутствии посторонних на вверенном ему участке, прибегал в эллинг Митька, ложился у порога, клал безобразную морду на вытянутые лапы и кроткими, виноватыми глазами смотрел на нас, словно хотел сказать: "Я рад бы помочь, но не мое это собачье дело".
Самый наглый из котят - Прошка, который в отличие от других сам давался в руки, приблизился к псу, нервно поводя хвостом и выгнув на всякий случай спину. Его подмывало познакомиться с Митькой, но язык повадок, взглядов во многом отличался у них, как и у людей, скажем, африканского племени Або и коренных оксфордцев. Однако пес по каким-то ужимкам понял, что у маленького пройдохи чистое сердце. Он лениво шевельнул хвостом: валяй, мол, дальше. И Прошка уселся прямо перед огромной пастью Митьки, состроив равнодушную мину на усатой мордочке. Пес ткнул его языком, и дружеские отношения были установлены.
На ремонт оболочки ушла неделя. Не скажу, что она была легкой. В те моменты, когда в эллинге было дел по горло, по закону подлости в административных корпусах переставали работать сливные бачки, текли краны, перегорали лампочки, гудели дроссели, сотрясая лампы дневного света и нервируя сотрудников. Какой-то обормот сжег кипятильник, отчего вырубились автоматы-предохранители главного корпуса. А тут еще подоспело время регламентных работ электродвигателей.
Пыхтел недовольно Зозулин. Что-то в электричестве он мог устранить сам, так нет! Получив заявку, названивал в эллинг, куда мы провели телефонную времянку, и, не скрывая злорадства, гудел в трубку:
- В химлаборатории лампа замигала. Надо заменить.
- Ну так замените!
- Я не дежурный электрик.
- Ну, вы же, Григорьич, понимаете, не бежать же мне из-за такой ерунды километр от эллинга и обратно! Мы же не только для себя стараемся для науки!
- Дурачок, ведомо ли тебе, Зозулин пинком распахивает дверь в кабинет директора? - вспылил Арик, узнав об инциденте.
- Но Зозулин теперь не звонит по пустякам!
- Зозулин сейчас звонит в другие места!
Однако старик, сам того не ожидая, с шаткой почвы мечтаний поставил нас на твердый фундамент реальности.
Слухи о таинственных делах в некогда забытом эллинге поползли по обсерватории, как струйки угарного газа. От незнания рождались легенды. "Самогон гонят, мерзавцы", - говорили одни. "Химичат налево", - заверяли другие. "Клад ищут. Сенечка в бытность аэронавтом его там зарыл".
Разговоры велись пока в низах, в среде обслуживающего персонала. На этажах повыше помалкивали - там своих забот хватало. Зозулин представлял нижний эшелон, тем не менее был вхож в высший, как заслуженный солдат к генералу. Нынешнего директора Виктора Васильевича Морозейкина он знал еще с тех давних пор, когда тот проходил студенческую стажировку.
Но, кроме Зозулина, подвальных тружеников связывал с дирекцией зам по хозяйственной части Марк Исаевич Стрекалис. Дважды он пытался совершить внезапный налет на эллинг, но был обращен в бегство нашим Митькой, охранявшим пост, как свою мозговую кость. А поскольку все, что крутилось, светилось, двигалось, попадало под его начало, то Марк Исаевич усмотрел в наших бдениях нечто незаконное. Исподволь набравшись разных слухов, он ринулся к Морозейкину. В кабинете в это время Зозулин чинил селектор. Стрекалис выпалил сведения директору. Член-корреспондент оробел. Тут-то и подал голос Зозулин:
- Аэростат они делают, а не самогон варят!
Морозейкин недавно что-то слышал об аэростате от Гайгородова, но значения не придал.
- Кто это начал? - спросил смутившийся Морозейкин.
- Воронцов.
Морозейкин озадаченно погладил лысину. Он дождался, когда Зозулин закончил с селектором, нажал клавишу аэрологического отдела:
- Артур Николаевич? Прошу ко мне!
Минут через тридцать мы увидели Артура, мчавшегося к эллингу волчьим наметом.
- Ну, братцы, началось! - задыхаясь, выпалил он, поглядел на раздувшуюся оболочку с пластырями наклеек, на гондолу, обновленную натуральной олифой. - Трех дней хватит, чтобы все это показать в наилучшем виде?
...Эллинг мы выдраили, как матросы палубу перед адмиральской проверкой. Пахло вымытым с содой деревом, вощеной пенькой и олифой.
Сенечка смотался на улицу Павлика Морозова, где помещался архив обсерватории, и добыл акты списания всего летного имущества, в том числе аэростата с инвентарем, стоившего когда-то миллионы. Знакомый старичок бухгалтер по справочнику расценок составил ведомость, рассчитал количество затраченного труда и стоимость материалов, добытых нами из вторсырья, скостил несколько нолей, уплывших во времена денежных реформ, и все равно получил порядочную сумму в семьдесят тысяч рублей с хвостиком. По существу, эти деньги свалились на обсерваторию как манна небесная.
Новый клапан держал газ крепче винтовой заглушки. В баллонах оказался водород. Брезентовые мешочки мы заполнили просеянным песком, проверили на точность приборы, которые понадобятся в полете.
Докладная записка Артура расшевелила впечатлительное сердце Морозейкина. Морозейкин понимал, что первыми против аэростатов восстанут авиаторы. Речники, получившие флот на подводных крыльях, так же противились в свое время яхтам. Но ни на Клязьминском, ни на Московском, ни Истринском водохранилищах не произошло ни одного столкновения парусника с "Ракетой" или "Метеором". Само собой авиационные начальники пекутся о безопасности воздушного сообщения. Но единичный полет воздушного шара никак не отразится на работе самолетов, тем более что наши пространства не идут ни в какое сравнение с воздушной толкучкой Европы, где аэростаты-монгольфьеры летают уже несколько десятков лет.
