Ответ не заставил себя ждать: рассерженный Павел Николаевич Шереметьев (помещик, едва сводивший концы с концами) лишил строптивую дочь наследства «по причине мезальянса» Для старинных допетровских боярских родов брак с «екатерининским дворянином» был невыносимой обидой даже в конце Х1Х века! Но молодые только усмехнулись: младшей дочери небогатого помещика должно было достаться немного! А громкая фамилия с замужеством так и так исчезала!
Дед был одним из главных инженеров СКЖД, дослужился, как я уже упоминал, до тайного советника и вышел в отставку, продолжая читать лекции по путям и сигнализации в Институте. На огромном по городским условиям Ростова участке своей матери Анфисы Николаевны дед, как я уже писал, построил дом. Себе взял второй этаж, а на первом сделал две квартиры для дочерей Марии и Лидии, чтоб было, где жить, когда выйдут замуж.
Павел, мой отец, жил наверху с родителями до окончания гимназии, после чего сразу уехал в Москву и поступил в Строгановку. Потом учился в Школе Ваяния и Живописи вместе с Маяковским и Бурлюками. Носил и морковку на причинном месте, как «будетлянин».
И до революции и после, лето он проводил у родителей. Одно время был «ничевоком», клуб которых бушевал в Ростове. Но писал отец все больше портреты знакомых.
Как-то раз, когда он прогуливался с морковкой, его замёл на улице патруль. Отца водворили в камеру ростовской ЧК, но разрешили позвонить домой, крайне изумившись такому редкому явлению, как «телефон в доме частного обывателя».
Бабушка тут же послала Марию на телеграф отправить телеграмму Маяковскому, надеясь, что поэт вступится за бывшего однокурсника. Так и произошло.
Отцу показали телеграмму, подписанную «В. Маяковский, О. Брик». Причем, пришла телеграмма чрезвычайно быстро. Вторая подпись на ростовских чекистов произвела большее впечатление, чем первая: Осип Брик был в их кругах достаточно известной фигурой. В телеграмме содержалась рекомендация «использовать в течение лета художника московской кинофабрики В. П. Бетаки для нужд пропаганды и агитации в РОСТА».
Помещение РОСТА находилось в том же здании, что и ЧК, поскольку РОСТА подчинялось чекистам, и отец, обойдя громадный квадратный дом на Садовой (поздней — горисполком и главное здание Университета), вошел в него же с переулка. И тут его радостно встретили знакомые ничевоки и футуристы, в это несытое время прибившиеся к хлебной работе раньше него.
Так что он из камеры попал прямо в объятия друзей, и кончилось тем, что его с новеньким удостоверением ЧК в кармане, ребята приволокли домой, первый и, кажется, последний раз в жизни упившимся в доску.
Наутро после этого знаменательного события Павел узнал, что муж Марии, Миша Золинский, служивший ранее в Губернском Охотничьем Надзоре, тоже сидит в ЧК. Не сказав никому ни слова, он пошел к своему новому месту работы, но перед тем, как войти в РОСТА, обогнул здание и, с важностью показав часовому удостоверение ЧК, потребовал чтобы ему срочно выдали Золинского.
Часовой, не усомнившись в праве этого штатского человека (без формы, и с удостоверением!) распоряжаться, молча козырнул, и через минуту вывел Мишу. Павел важно завел его за угол, будто бы он его конвоирует, хоть и без оружия, и шепотом велел бежать домой, взять на берегу Дона свою лодку и тут же, не теряя ни минуты, плыть на хутор Золинских, где жил тогда мишин отец. «Пересиди недельку, а там увидим». Так и сделали. В те годы этого было довольно, чтобы «дело» (никому неизвестно какое) забылось и само собой прекратилось.
Павел, Мура и её муж Миша Золинский
Рисовать в РОСТА карикатуры отцу быстро надоело. К тому же пришла осень, и он уехал в Москву, а потом чуть ли не сразу в Питер, где стал работать на тамошней «кинофабрике», т. е. на будущем «Ленфильме».
Первым браком отец женился на студентке консерватории, певице Ольге Миклашевской (впоследствии солистке Малого Оперного), а вторым браком в двадцать четвёртом году — на моей будущей маме, Сабине, пианистке-тапёрше с кинофабрики «Межрабпом-Русь».
—---
История маминого семейства тоже весьма незаурядна и тоже не без «умыкания».
Моя мать Сабина Борисовна Маркус была двенадцатым ребёнком в семье, младшей из пяти дочерей преуспевавшего крупного купца из Бердичева.
Я не знал ни деда, ни бабушку Маркусов: бабушка умерла вскоре после рождения своего последнего сына Изи. Он был немного младше Сабины. Когда умер дед, мне неизвестно, — знаю только что позднее бабушки, но, видимо, тоже относительно рано. На грани веков.
Вот что я о них знаю: молодой еврей, богатый бердичевский купец Борис Маркус (он держал большой магазин «Колониальные товары») в конце шестидесятых годов ХIХ века увидел в приезжем цирке красивую очень высокую чернокожую гимнастку-эфиопку, сманил её и женился на ней по еврейскому обряду. И посыпались дети.
По договорённости между супругами (это в семидесятые-то годы ХIХ столетия!) все мальчики у них считались евреями и, как положено, проходили бар-мицву, а всех девочек, по настоянию эфиопки по имени София, крестили в православие. Поэтому имена сыновей были русско-еврейские: Лев, Саул, Михаил, Исаак, а дочек — усредненно-европейские: Анна, Ирина, Диора, Елизавета и Сабина.
Какое-то время проблем не было, отчасти благодаря ребе, который был большим дедовым другом и собутыльником. Он объяснял бердичевским жителям, что эфиопы, как правило, иудейского вероисповедания, а что жена у почтенного Боруха чернокожая, так она сильно загорелая: «солнце у них в Африке, сами понимаете…» Но потом стало известно, что девочки православные: может, кто-то из старших проболтался, а может, просто видели девчонок в праздник входящими в церковь. Так или иначе, евреи стали бойкотировать огромный магазин деда. И пришлось ему покинуть большое местечко, коим был тогда Бердичев.
Переселился дед со всем семейством в Киев. Торговлю там даже расширил. Там и родились последние трое: Иосиф, моя мать Сабина и младший, Исаак.
Из девяти выживших детей пятеро пошли в медицину. Да ещё Иосиф служил военным фельдшером в белой армии и погиб на Гражданской войне. А старший брат Иосифа, Михаил, несмотря на то, что был сахарозаводчиком, в Гражданскую стал красным комиссаром. Правда, с братом на войне он не столкнулся, такого распространенного сюжета не возникло. Потом Михаил побыл некоторое время крупным нэпманом и, в конце концов, стал служить начальником Азово-Черноморского краевого треста «Главсахар» в Ростове. В 1941 году он умер в эвакуации от инфаркта.
