Попытаемся теперь обрисовать духовный облик Бабёфа за эти первые годы революции. Революционные будни маленького городка, очень консервативного, очень косного, разбужены вмешательством человека крайне революционных убеждений. Его пылкий темперамент прямо несносен для всех этих муниципалов, сторонников Учредительного собрания и конституционной монархии. Его убеждения находятся в резком противоречии с тем, что исповедует официальная, правящая Франция, возвещающая устами своего конституционного короля завершение революции. Он — за всеобщее избирательное право, чуть ли не за республику, тогда, когда Собрание устанавливает ценз и восстанавливает пошатнувшийся после бегства в Варенн трон Людовика XVI; он — за единый подоходный налог, когда Собрание неуклонно проводит политику укрепления экономических позиций буржуазии; наконец, он — за аграрный закон, за «черный передел», когда Собрание стремится защитить существующие сеньориальные права во имя святости всякой собственности.
На последнем надо остановиться подробнее. Два произведения, вышедшие из-под пера Бабёфа в описываемую эпоху и еще нами не упомянутые, дают дополнительный материал к характеристике его идеологии; мы подразумеваем «Постоянный кадастр», выпущенный Бабёфом в 1789 г., и письмо его к аббату Купэ, кандидату в Законодательное собрание, датируемое концом 1791 г. «Постоянный кадастр» с предисловием к нему — это трактат, написанный на отвлеченную тему, с отступлениями в область политики, педагогики, естественного права. Письмо к Купэ — это политическая программа, попытка набросать тактическую платформу. Рассмотрение этих произведений Бабёфа требует нескольких предварительных замечаний.
Мы видели уже при разборе переписки Бабёфа с секретарем Аррасской академии Дюбуа де Фоссе, насколько Бабёф в своих построениях зависел от господствовавшего в XVIII веке учения об естественном равенстве. Но само учение это поддавалось различным толкованиям. Подавляющее большинство мыслителей «века просвещения» были идеологами буржуазии. «Великие люди, просветившие французские головы для приближавшейся революции, — читаем мы у Энгельса в «Анти-Дюринге», — сами были крайними революционерами. Никаких внешних авторитетов они не признавали… Разум стал единственной меркой, под которую все подводилось…. Все старые общественные и государственные формы, все традиционные понятия были признаны неразумными и отброшены, как старый хлам… Мы знаем теперь, — продолжает Энгельс, — что это царство разума было не чем иным, как идеализованным царством буржуазии, что вечная справедливость осуществлялась в виде буржуазной юстиции, что естественное равенство ограничилось равенством граждан перед законом, а существеннейшим из прав человека было объявлено право частной собственности. Разумное государство и «общественный договор» Руссо оказались и могли оказаться на практике только буржуазной демократической республикой» (К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, т. XIV, стр. 17, 18).
Объективно служа интересам развивавшегося капитализма, формулируя, по словам Энгельса, «буржуазную сторону требования равенства», Руссо и его школа — идеологи мелкой буржуазии — субъективно выступали с требованием имущественного уравнения и введения равенства в распределение частной собственности. Этим они подготовляли программу якобинской диктатуры, программу радикального выкорчевывания всех остатков феодальных отношений, служивших путами капиталистического развития общества. Часть учеников Руссо шла при этом гораздо дальше своего учителя. Так, ученик Руссо Госсэлен требовал всеобщего земельного передела, в результате которого вся страна раздробится на мелкие хозяйства; при этом Госсэлен высказывался против отказа от личной собственности, ибо это может подорвать всякие стимулы к труду. По проекту Госсэлена, должен быть создан первоначальный фонд из королевских, церковных и пустопорожних земель и из земель, выкупаемых у частных лиц. Из земель этого фонда беднейшие граждане наделяются равными участками, которыми они пользуются на правах аренды. «Я утверждаю, — писал Госсэлен, — что этим путем… вся земля Франции будет приблизительно поровну распределена между ее сынами и покрыта счастливыми жителями, которые вечно будут благословлять отважного смертного, который, совершив эту революцию, станет виновником их счастья и благополучия». Ретиф де ла Бретонн, более известный как автор фривольных романов, предлагал разделить всю землю между крестьянскими семьями, пропорционально числу рабочих рук. Среди мыслителей этого направления становится популярным лозунг «аграрного закона», почерпнутый из древней истории, в особенности из истории Рима и его аграрного законодательства. Само понятие «аграрного закона» отождествляется с понятием «черного передела». Несмотря на всю радикальность проектов подобного рода, они не становятся от этого ни на йоту коммунистическими. В самом деле, перед нами типичный образец аграрной, крестьянской утопии. Ведь главная утопия крестьянства, — как учил Ленин, — и состоит «в идее уравнительности, в убеждении, будто уничтожение частной собственности на землю и раздел земли (или землепользования) поровну способны уничтожить источники нужды, нищеты, безработицы, эксплуатации» (Ленин, Собр. соч., т. XI, стр. 251). Однако, оценивая значение уравнительных, «эгалитарных» лозунгов в буржуазно-демократической революции, мы должны иметь в виду, что утопична мысль, будто «уравнительность» может удержаться при товарном производстве», но «не утопично, а революционно в самом строгом, научном смысле слова стремление крестьян… отнять у помещиков земли и разделить их поровну» (там же, стр. 251, 252).
Поэтому-то и в буржуазной Французской революции лозунг аграрного закона, игравший передовую революционную роль, уже в первый период революции стал жупелом для правящей крупной буржуазии. Буржуазные дельцы из Учредительного собрания стремились к компромиссу со «старым порядком», с дворянством и меньше всего думали об удовлетворении самых скромных крестьянских требований. Они декретировали выкуп «реальных» прав сеньора, к которым бесповоротно отнесли все наиболее ценные с точки зрения сеньора повинности, сделав условия этого выкупа чрезвычайно тягостными для крестьянина.
Гракх-Бабёф. С современной гравюры
Уже зимой 1790/1791 г. начались кое-где по деревням выступления крестьян, вызвавшие разговоры об аграрном законе. Защитники феодализма, в свою очередь, стремились запугать буржуазию и деревенских кулаков призраком всеобщей дележки. Так например, во время обсуждения в Учредительном собрании проекта об отчуждении церковной недвижимости представители духовенства всячески старались доказать, что подобное мероприятие проложит путь для страшного «аграрного закона». Аббат Мори предупреждал Собрание: «…Если нация имеет право вернуться вспять к возникновению общества, чтобы лишить нас нашей собственности, признававшейся законами в течение более чем 14 веков, то этот новый метафизический принцип приведет нас непосредственно ко всем восстаниям аграрного закона. Народ воспользуется хаосом, чтобы потребовать раздела этих земель, которых не обеспечивает от захвата даже самое незапамятное владение». Епископ д'Юзес в свою очередь заявил: «Как только будет хоть раз нарушена священная ограда собственности, она вскоре подвергнется дальнейшим нарушениям; и вы скоро увидите, что будут произведены покушения на земельные и наследственные владения и что будет произнесено слово, разрушившее все великие общества, но вместе с тем всегда льстившее толпе, слово «аграрный закон» (речь Бетизи, епископа д'Юзес, от 23 октября 1789 г.).
