Как будто этих проблем было мало, 6 июля левый эсер Яков Блюмкин застрелил германского посла в Москве Мирбаха. Тем самым он рассчитывал спровоцировать конфликт между Россией и Германией, который положит конец Брестскому миру. Добился он, однако, прямо противоположного. Ленину с большим трудом и ценой новых уступок немцам удалось уладить инцидент. Левые эсеры, которым удалось, используя внезапность, захватить в плен самого Дзержинского, были достаточно быстро разгромлены силами латышских стрелков. 7 июля руководство мятежников было арестовано. Однако нервозная атмосфера в Москве оставалась: в тот же день, 7 июля, по автомобилю, в котором ехал Ленин, открыл огонь решительно настроенный большевистский патруль. «Нельзя так, товарищи, зря палить из-за угла!» – заявил Ильич, когда инцидент был исчерпан.
В такой атмосфере решался вопрос о судьбе последнего российского царя. Как известно, Николай II вместе с семьей был расстрелян в Екатеринбурге 18 июля 1918 года. До сих пор историки спорят о том, какова была роль Ленина в этих событиях. Существует версия, что приказ о физической ликвидации последнего российского царя он отдал лично – «нельзя оставлять им живого знамени». Так это или нет неизвестно. Бесспорным фактом остается, что расстрел членов семьи Николая II был произведен по инициативе местных большевиков, которые действовали под сильным давлением народа, требовавшего расправы с царем и его родственниками, и в обстановке приближения к Екатеринбургу белых. Следует отметить, что шанс сложить голову на плахе считался своеобразным «профессиональным риском» европейских монархов как минимум с Английской революции XVII века. Кроме того, Николай II в отличие от миллионов безвинно погибших в результате Первой мировой и Гражданской войн в значительной степени сам являлся виновником тех событий, которые привели к его расстрелу. Поэтому особо выделять его «жертву» нет ровным счетом никаких оснований.
Число жертв тем временем росло с каждым днем. Как это бывает обычно в обстановке Гражданской войны, жестокость проявляли обе стороны. В августе Ленин писал пензенским большевикам: «Восстание пяти волостей кулачья должно повести к беспощадному подавлению. (…) Повесить (непременно повесить, дабы народ видел) не меньше 100 заведомых кулаков, богатеев, кровопийц. (…) Сделать так, чтобы на сотни верст народ видел, трепетал, знал, кричал: душат и задушат кровопийц кулаков».
Подобные цитаты часто приводятся в качестве доказательства жестокости и бесчеловечности Ленина. На самом деле они доказывают, что Ильич умел быть жестоким в тех ситуациях, когда, на его взгляд, это было необходимо. В целом же для Ленина было характерно достаточно мягкое отношение к людям, даже к противникам. «Он вообще любил людей. Его любовь смотрела далеко вперед и сквозь тучи ненависти», – писал Максим Горький. Писателю нередко приходилось обращаться к Ленину с просьбой смягчить принятые чекистами меры в отношении того или иного деятеля. Как правило, вождь шел навстречу. «Нередко меня очень удивляла готовность Ленина помочь людям, которых он считал своими врагами, – вспоминал впоследствии Горький. – И для того, чтобы скрыть радость спасения человека, Ленин прикрывал радость иронией».
Однако Максим Горький – лицо заинтересованное. Что писали о Ленине люди, относившиеся к нему без малейшей симпатии? Предоставим слово Бердяеву: «Ленин проповедовал жестокую политику, но лично он не был жестоким человеком. Он не любил, когда ему жаловались на жестокости Чека, говорил, что это (…) в революции неизбежно. Но сам он, вероятно, не мог бы управлять Чека. В личной жизни у него было много благодушия».
Это благодушие заставляло его пренебрегать мерами предосторожности. 30 августа 1918 года Ленин выступил на двух митингах. Ситуация была тревожная, и младшая сестра просила его никуда не ездить. Еще в конце июня в Петрограде эсерами был убит один из лидеров большевиков Володарский, и было ясно, что на этом дело не кончится. «Время архивоенное. Надо поощрять энергию и массовидность террора против контрреволюционеров, и особенно в Питере, пример коего решает», – телеграфировал Ленин на берега Невы.
Однако вождь революции никогда не проявлял трусости. Можно сказать, что в данном случае ему не хватило даже разумной осторожности; однако спрятаться в Кремле означало бы признать силу врагов. После второго выступления, когда Ленин направлялся к машине, прозвучало три выстрела. По официальной версии, стреляла эсерка Фанни Каплан. Сколько в реальности было участников покушения, остается загадкой по сегодняшний день. Сама Каплан была расстреляна 3 сентября и ничего не рассказала о своих помощниках.
Две из трех пуль попали в Ленина: одна в руку, другая – в шею. Это второе ранение было наиболее опасным. В выпущенном вечером того же дня бюллетене говорилось: «Констатировано 2 слепых огнестрельных ранения; одна пуля, войдя над левой лопаткой, проникла в грудную полость, повредила верхнюю долю легкого, вызвав кровоизлияние в плевру, и застряла в правой стороне шеи, выше правой ключицы; другая пуля проникла в левое плечо, раздробила кость и застряла под кожей левой плечевой области, имеются налицо явления внутреннего кровотечения».
Ленина немедленно отвезли в Кремль. Здесь ему оказали первую помощь. Прибывшие профессора Розанов и Минц успокоили Ильича: ранения не представляют смертельной опасности. Пули решили не извлекать, чтобы не проводить сложную и довольно опасную хирургическую операцию, однако врачи предписали полный покой. 25 сентября Ленина отвезли в Горки – бывшее имение Рейнботов в ближайших окрестностях Москвы. Во время отсутствия Ленина управление государством взял на себя председатель Всероссийского центрального исполнительного комитета (формально – высшего законодательного и распорядительного органа в стране) Яков Свердлов. Именно он 5 сентября опубликовал знаменитое постановление «О красном терроре», которое должно было дать ответ на серию покушений на руководителей молодой республики. Гражданская война набирала обороты.
Сам Ленин одобрял «красный террор». Однажды он сказал Горькому: «Возможна ли гуманность в такой небывало свирепой драке? Где тут место мягкосердечию и великодушию? Нас блокирует Европа, мы лишены ожидавшейся помощи европейского пролетариата, на нас со всех сторон медведем лезет контрреволюция, а мы – что же? Не должны, не вправе бороться, сопротивляться? Ну, извините, мы не дурачки. Мы знаем: то, чего мы хотим, никто не может сделать, кроме нас. Неужели вы допускаете, что, если б я был убежден в противном, я сидел бы здесь?»
В Горках Ленин отдыхал физически, но продолжал напряженную умственную деятельность. Ранения не позволяли ему писать самостоятельно, поэтому свои работы он диктовал секретарю Марии Володичевой. Уже в середине октября он вернулся в Кремль и приступил к напряженной работе. Отдыхал он разве что во время прогулок по центру Москвы, на которые часто брал с собой жену или младшую сестру. Эти прогулки вызывали недовольство его охраны – казалось, что Ленин понапрасну рискует собой. Изредка он с партийными товарищами ездил за город на охоту.
