покушение было назначено на 4 февраля. Дело осложнилось тем, что Куликовский на этот раз за бомбами не пришел. Товарищам он сказал, что больше не может заниматься террором. Его никто не осудил, понимая, что это не малодушие, а временный нервный срыв. И действительно, спустя полгода, в июне 1905 года, Куликовский явился на прием к московскому градоначальнику Шувалову и застрелил его прямо в кабинете. За это он был осужден к бессрочной каторге.
Оставшись один, Каляев все же сумел выполнить задание Боевой организации.
В обвинительном акте, составленном прокурором Особого Присутствия Правительствующего сената для суждения дел о государственных преступлениях И. Г. Щегловитовым, это событие было изложено так: «4 февраля 1905 года в Москве, в то время, когда его императорское высочество великий князь Сергей Александрович проезжал в карете из Николаевского дворца на Тверскую, на Сенатской площади, на расстоянии 55 шагов от Никольских ворот, неизвестный злоумышленник бросил в карету бомбу. Взрывом Сергей Александрович был убит, а сидевшему на козлах кучеру Андрею Рудинки-ну, который скончался через несколько дней, были причинены многочисленные тяжкие повреждения».
Первым к месту взрыва прибежал стоявший на посту полицейский Леонтьев. Среди нескольких собравшихся на тротуаре лиц он заметил окровавленного человека в изорванной поддевке, пытавшегося скрыться. Леонтьев задержал его, обыскал и обнаружил заряженный револьвер. Когда террорист был доставлен в ближайший полицейский участок, то при нем обнаружили нигде не прописанный паспорт на имя Алексея Шильника, оказавшийся, впрочем, подложным. Задержанный свое настоящее имя не открыл, а сказал лишь, что состоит членом Боевой организации партии социалистов-революционеров и убил великого князя по приговору своей партии. Только в конце марта удалось установить настоящую фамилию террориста.
Сам И. П. Каляев в одном из писем к товарищам писал об этом событии: «Против всех моих забот, я остался 4 февраля жив. Я бросал на расстоянии четырех шагов, не более, с разбега, в упор, я был захвачен вихрем взрыва, видел, как разрывалась карета. После того как облако рассеялось, я оказался у остатков задних колес… Помню, в меня пахнуло дымом и щепками прямо в лицо, сорвало шапку. Я не упал, а только отвернул лицо. Потом увидел шагах в пяти от себя, ближе к воротам, комья великокняжеской одежды и обнаженное тело… Шагах в десяти за каретой лежала моя шапка, я подошел, поднял ее и надел. Я огляделся. Вся поддевка моя была истыкана кусками дерева, висели клочья, и она вся обгорела. С лица обильно лилась кровь, и я понял, что мне не уйти, хотя было несколько долгих мгновений, когда никого не было вокруг. Я пошел…»
Хотя террористический акт был совершен вблизи Кремля, где располагались московские судебные установления и сенат, рядом с городской думой, очевидцы рассказывали о некоторой растерянности полиции и властей. С их слов газета «Революционная Россия» писала: «Полиция… минут тридцать бездействовала, заметна была полная растерянность. Товарищ прокурора судебной палаты безучастно и растерянно, крадучись, прошел из здания суда мимо толпы, через площадь, потом два раза на извозчике появлялся и опять исчезал. Уже очень нескоро появились солдаты и оцепили место происшествия, отодвинув публику».
Расследованием дела занимался судебный следователь по особо важным делам Московского окружного суда Головня. Наблюдать за производством следствия было поручено обер-прокурору И. Г. Щегловитову. Принялся он за это дело ревностно, понимая, что от результатов расследования во многом будет зависеть его дальнейшая карьера. За ходом следствия по делу об убийстве сына царя-освободителя пристально следил не только непосредственный начальник Щегловитова генерал-прокурор С. С. Манухин, но и члены императорской фамилии. Процесс должен был пройти без каких-либо эксцессов.
Обвинительный акт был составлен И. Г. Щегловитовым 23 марта 1905 года. В нем было отмечено, что Каляев обвиняется в преступных деяниях, предусмотренных ст. 102-й (ч. 1 и 2) и 105-й Уложения о наказаниях уголовных и исправительных, то есть в том, что принимал участие в преступном сообществе, присвоившем себе наименование «боевой организации партии социалистов-революционеров», и в том, что 4 февраля 1905 года, в Москве, умышленно лишил жизни великого князя Сергея Александровича и причинил смертельные повреждения кучеру Рудинкину.
Дело слушалось в Особом Присутствии Правительствующего сената 5 апреля 1905 года. Председательствовал на процессе Дрейер. Членами были сенаторы Бобринский, Куровский, Звылянский, Ширинский-Шихматов, Варварин. В число сословных представителей входили Петербургский губернский предводитель дворянства Гудович, московский городской голова Голицын и Ямбургский волостной старшина. Обвинение поддерживал И. Г. Щегловитов.
Защищали И. П. Каляева присяжные поверенные М. Л. Мандельштам и В. А. Жданов. Заседание суда проходило при закрытых дверях. В зал не была допущена даже сестра подсудимого. Из публики присутствовали лишь его мать, человек 10 офицеров и еще несколько высших чиновников Министерства юстиции.
И. П. Каляева ввели в зал. Это был молодой человек среднего роста, худощавый и бледный; держался он исключительно спокойно и даже дерзко.
Когда, открывая процесс, председатель спросил его: «Подсудимый Иван Каляев, получили ли вы обвинительный акт?» — тот ответил: «Прежде всего фактическая поправка — я не подсудимый, а ваш пленник. Мы две воюющие стороны. Вы — наемные слуги капитала и императорского правительства, я — народный мститель, социалист-революционер».
На вопрос, признает ли он себя виновным, Каляев ответил: «Признавая, что убийство Сергея Александровича совершено мною, виновным себя не признаю по мотивам нравственного содержания».
Объясняя мотивы убийства, Каляев утверждал, что Сергей Александрович был одним из видных «представителей реакции», виновником Ходынской катастрофы. При этом подчеркнул, что граф Пален, расследуя Ходынскую трагедию, сказал, что нельзя назначать безответственных людей на ответственные посты. Боевая организация должна была этого «безответственного перед законом Сергея Александровича сделать ответственным подсудимым». Затем он сказал: «Я исполнил свой долг и думаю, что и впредь бы исполнял его. Отвечая таким образом, я думаю, что снова исполняю его».
В своей обвинительной речи И. Г. Щегловитов говорил в основном о том, что принадлежность Каляева к партии социалистов-революционеров определяет, к чему стремится, чему верит Каляев. «Партия эта характеризуется страшной верой в правоту своих убеждений, верой, не испытанной в горниле науки и разума. Вот почему они отличаются самонадеянностью и самомнением, жертвуя лично жизнями других. Они насильственным путем стремятся к ниспровержению государственных основ, покушаются на самое бытие его. Кровью они стремятся уничтожить высшее благо общественности, и все государства поняли весь ужас их деятельности и борются против нее. На Женевском конгрессе постановлена международная выдача таких преступников».
Присяжный поверенный В. А. Жданов произнес в защиту И. П. Каляева одну из лучших своих речей.
В последнем слове Каляев подчеркнул, что суд, которым он судится, не может быть истинным судом. Единственный
