«Между полуднем и половиной первого схватки усилились […] и в четверть второго, по моим часам, королева родила мальчика, — записал король. — Во время родов в комнате присутствовали лишь принцесса де Ламбаль, граф д'Артуа, тетушки, госпожа де Шимей, госпожа де Майли, госпожа д'Оссен и госпожа де Гемене. В большом кабинете расположился я, королева, ее приближенные, которые входили лишь иногда и стояли в глубине комнаты». В момент, перед тем как министр юстиции объявил пол ребенка, в комнате наступила гробовая тишина, и королева подумала, что снова родила девочку. Переполненный эмоциями и счастьем, король успокоил ее и произнес торжественные слова. От историков мы получаем противоречивые сведения об этих словах. Но в одном они все сходятся, что радость этого обычно владеющего собой человека была неописуемой. Он плакал от счастья, пожимал руки всем присутствующим и без устали повторял: «Наследник!». Когда акушерка королевы показалась в дверях, по огромному залу прокатилось: «Наследник, дофин!». Новость разнеслась но Версалю с невероятной скоростью. Несколько минут спустя в дверях появилась госпожа де Гемене, держа на руках очаровательного малютку. Переполненный счастьем и радостью, король торжественно шел за гувернанткой, прижимающей к груди долгожданного принца. Приемная королевы была заполнена придворными, все смеялись, плакали, обнимали друг друга. Неумолимый Этикет французского двора впервые был забыт напрочь. Кардинал де Роан огласил имя дофина — Людовик-Иосиф-Ксавье-Франсуа.
Несколько дней Париж и Версаль ликовали. Поговаривали даже о коронации королевы в знак благодарности за наследника династии. Три вечера подряд столица была освещена, по приказу короля, праздничными огнями. В сопровождении братьев и принцев крови Людовик XVI отправился в Собор Парижской Богоматери, чтобы присутствовать на Те Бейт, мессе в честь рождения дофина. По дороге от набережной до самого собора стояли люди, приветствовавшие государя, который разбрасывал серебряные монеты. Но это было лишь началом торжеств, знаменовавших счастливое событие. Через несколько дней после родов магистрат королевы, а позднее и представители парижского духовенства обратились с речью к монарху, который отвечал им согласно священной формуле Этикета: «Я очень рад слышать ваше приветствие. […] К сожалению, вы не сможете увидеть королеву, поскольку она сейчас отдыхает; вы же пройдете к моему сыну и назовете его Монсеньером». Визит представителей народа и духовенства, разумеется, не был предусмотрен Этикетом, но Людовику XVI нравилось видеть проявление народной любви. Одетые по-праздничному, торговцы и ремесленники радостно прошли мимо мраморного балкона, где находился король, каждый из них преподносил что-либо в знак своей радости и восхищения. Это было похоже на настоящий карнавал. Так, например, мясники и булочники составили невероятную композицию из разных сортов мяса, колбас и всевозможных булочек. Трубочисты несли сказочный камин, из которого выглядывал мальчик, распевающий забавные куплеты, составленные в честь великого события. Что касается слесарей, которые знали, насколько король умел ценить искусство, они изготовили шкатулку с секретом, стоило нажать на пружину, из нее выскакивал маленький дофинчик. Людовик XVI захотел узнать механизм работы этой шкатулки: слесарь получил за это дополнительную плату, что-то около тридцати ливров. Пятого ноября король принимал во дворце делегацию из Галлии — сто двадцать женщин, приехавших высказать восторги в адрес маленького дофина. Поэты и ораторы из самых разных уголков Франции слагали стихи, поэмы, куплеты в честь знаменательного события. «Патриотическая горячка, связанная с рождением дофина, не стихала, восторг и общее оживление в городах и деревнях только увеличивались. У женщин радость выражалась в весьма фривольной форме», — читаем в «Тайных мемуарах от шестого ноября 1781 года». «Дофины» появлялись везде. Их можно было увидеть на поясах, туфельках, вышитых серебром и золотом, на кошельках и платках.
Наследника, который весил тринадцать фунтов и при рождении был двадцать два дюйма длиной, окружили заботой. Доставили кормилицу. Мощную крестьянку ни на минуту не оставляли одну, се сопровождали, даже когда она шла в гардероб. За ее здоровьем следили ежедневно, если не ежечасно. Кормилица, только что сменившая крестьянское платье на наряд, соответствовавший ее новой функции, была растеряна и насмерть перепугана огромным королевским дворцом. Она не могла привыкнуть к постоянному вниманию. Королева вскоре оправилась после родов. Однако ее счастье нарушали слухи и памфлеты, которые поползли по стране, в них ставилась под сомнение законнорожденность маленького принца.
С пятнадцатого января улицы столицы начали украшать, готовясь к торжествам. Окна, мимо которых должен был следовать кортеж, красили и украшали. Наконец, двадцать первого января под зимним, но лучистым солнцем в сопровождении мадам Елизаветы, мадам Аделаиды, герцогини де Бурбон и принцессы де Конти Мария-Антуанетта вошла в карету, которая повезла ее в церковь Сенг-Женевьев и Собор Парижской Богоматери. Она получила огромное количество комплиментов, благодарностей за то, что подарила Франции наследника. После церемонии она отправилась в мэрию, где должен был состояться королевский пир, который устраивал городской совет Парижа. Здание городского совета не могло вместить толпы, которая ожидалась на пир. Специально для этого было построено здание, богато оформленное, которое могло бы стоять долгие годы, если бы не было построено из дерева.
Приехав в здание городского суда, королева и ее свита подождали короля, который вскоре присоединился к ним. В центре павильона был оборудован огромный зал. Королевский стол накрыли на семьдесят восемь персон. Король и его братья были единственными мужчинами за столом. Если верить «Тайным мемуарам», Людовик XVI очень скоро покинул пир, а другие гости были вынуждены последовать за своим государем. По окончании обеда королева и ее свита проследовали на террасу. Там разместили небольшие игровые столики, между которыми должны были прогуливаться придворные. А в это время в Париже на всех перекрестках играли оркестры, устраивались танцы, вино лилось рекой. Этот день должен был завершать грандиозный фейерверк.
Вечером двадцать третьего января король с королевой вновь приехали в Париж на бал в их честь. После веселого и шумного обеда они вернулись в павильон городского совета, который теперь был превращен в огромный танцевальный зал. Несмотря на огромную толпу, которая постоянно окружала супругов со всех сторон, король и его жена, казалось, веселились от души. Однако им гораздо больше понравился бал, который организовали в зале Оперы. Мария-Антуанетта танцевала там с неким господином де Муре, который был весьма нескромен и кому она подарила золотую шкатулку.
