Я подошел к конторке мастера и взял в руки карточку, на которой был изложен выполняемый в цехе заказ. В такие карточки обычно заносились все технические характеристики. Ко мне подошел мастер:
— Простите, я вас вижу здесь впервые. Покажите, пожалуйста, ваш пропуск.
Я вынул свою карточку, разрешавшую мне посещать все цеха завода. Мастер почтительно протянул мне ее обратно и еще раз извинился за причиненное беспокойство.
— Выполняем заказ на секции для котлов высокого давления, нами получен заказ из Японии.
— Вы давно ввели в действие этот цех? Я никогда не видел, чтобы в этом цехе проводились работы, в особенности ночью. Я уже второй год хожу мимо и никогда не видел в окнах огней.
— Вторая неделя пошла, как мы начали работать. Ведь раньше в этом цехе штамповали снаряды — и он был закрыт. Когда мы получили японский заказ, решили секции изготовить вот на этом прессе. Раньше мы на нем прошивали шестидюймовые снаряды. Но технология-то производства одна и та же — что при производстве снарядов, что при изготовлении секций.
— Да и сталь-то по своему составу близка к снарядной, — добавил я.
Мастер замялся.
— Да, конечно, можно, вероятно, найти некоторое сходство.
Я попрощался со словоохотливым мастером и пошел домой. Вспомнилось вчерашнее выступление Гитлера.
— Кто будет утверждать, будто бы Германия не выполнила договорных обязательств и не разоружилась?
А вот здесь в цехах крупповского завода были другие свидетельства, свидетельства того, как идет вооружение Германии. Оно началось давно. Почти год назад в третьем мартеновском цехе, когда шла загрузка сталеплавильной печи, я обратил внимание начальника цеха на стальной лист со следами пуль на нем. Было ясно, что это так называемая броневая корочка — образец брони, посылаемой на полигон для испытания бронестойкости стали.
— Что это за сталь? — спросил я тогда начальника цеха.
— Эта сталь используется у нас для изготовления сейфов.
— По ведь это вот следы от пуль? — задал я новый вопрос.
Начальнику цеха нельзя было не согласиться со мной: слишком уж все было очевидным.
— Да, конечно. Дело в том, что мы испытываем нашу сталь для сейфов также и путем обстрела на полигоне.
— Для чего же?
— А ведь сейф могут пытаться вскрыть путем стрельбы.
На меня были устремлены нагловатые глаза моего собеседника.
Потом мы вместе с одним из практикантов побывали в инструментальном цехе, и он обратил мое внимание на длинные конусные детали.
— А ведь это пулеметные стволы! Что это у вас за изделия изготовляются здесь?
— Инструмент, — последовал лаконичный ответ мастера.
— Какой же это инструмент? Это пулеметный ствол.
— А что я вам сказал? Инструмент — это общее наименование многих изделий, обрабатываемых в нашем цехе, — и мастер отошел к нагревательным печам.
Напрасно их считают людьми
Хозяин моей квартиры оказался мерзавцем. До прихода Гитлера к власти он состоял в компартии, затем отрекся от нее, а свою дочь направил в гитлеровский союз молодых девушек — Hitlermädchen. На меня он написал какой-то донос.
Уже в начале марта, когда вечером я сидел дома и читал, раздался стук в дверь. Не ожидая ничего плохого, я сказал:
— Herein[88].
Дверь стала медленно раскрываться, и вдруг я увидел вначале вытянутую руку, держащую револьвер, а затем фигуру грузного штурмовика. За ним в комнату вошло еще шесть человек.
— Оружие есть?
У меня в руках был карандаш, и я сказал:
— Вот мое оружие.
— Я вас серьезно спрашиваю — есть у вас оружие?
— Кроме вот этого, у меня нет никакого другого.
— Мы хотим проверить, чем вы занимаетесь, — сказал один из вошедших в комнату, видимо старший. Всё почему-то стали рассматривать потолки и стены комнат. Потом один из штурмовиков сказал:
— Нам заявили, что у вас на потолках и стенах нарисованы советский герб: серп и молот.
— Но вы видите, ведь этого нет! — ответил я.
Штурмовики открывали ящики стола, шкафы, прошли к кроватям, поднимали подушки, заглядывали под кровати, зачем-то отодвинули диван.
На мой протест, кто дал им право производить у меня обыск, я услышал надменный ответ:
— Во время революции права не получают, а берут.
«Какой цинизм, — подумал я. — Неужели этот молодчик действительно считает этот разгул реакции революционным процессом? Ведь их вождь зовет назад — к средневековью. Они уничтожают все наследие культуры, сажают в тюрьмы и отправляют в лагери всех прогрессивных людей, они воспевают самое низменное».
Через час штурмовики от меня ушли, и я слышал, как они производили обыск также и у моего соседа.
На следующий день я узнал, что дом был окружен отрядом в составе 67 человек, часть из них и производила обыск у меня.
Вполне естественно, что после обыска спать не хотелось, и я стал расхаживать по комнате.
Опять стук в дверь, и в комнату вошел сосед.
— Они у меня произвели обыск.
— У меня также.
— Да, но между нами все-таки есть разница? Вы иностранец, а я бывший офицер кайзеровской армии. У меня два железных креста. Я их получил под Верденом. На Западном фронте было не так легко — у меня семь ранений. Когда они вошли ко мне, я им это сказал. Но только вдумайтесь в то, что они мне ответили: «Вы еврей, и ваши кресты не имеют теперь никакого значения».
Он остановился и закашлялся.
— Я никогда раньше не думал о том, кто я по рождению — для меня Германия была родиной. Они отняли ее у меня.
Он снова стал сильно кашлять, задыхаясь и вытирая платком рот и глаза. Потом стал тяжело дышать и, наконец, несколько успокоившись, твердо произнес:
— Когда вы будете бить эту нечисть, я буду с вами. Я не коммунист и никогда, видимо, коммунистом не буду. У меня другие идеалы. У них нет идеалов, это не люди. Напрасно их некоторые считают людьми. — Затем, извинившись, сосед ушел к себе.
Кто он? Я его несколько раз встречал в коридоре и на лестничной клетке. В доме он занимал одну комнату. Иногда я видел его с миловидной голубоглазой белокурой девушкой. Хозяин мне сказал как-то, что это его невеста.
— Он просил меня порекомендовать ему небольшую квартиру, — сказал мне хозяин, — где-нибудь поблизости. Из этого района он не хочет уходить.
Я встретился со своим соседом вторично через месяц после налета штурмовиков. За это время он, как мне показалось, и похудел и постарел.
— Ну, у меня все здесь закончено. Уезжаю. Вы знаете, я думал жениться, но Ингеборн заявила, что она не может выйти замуж за еврея. Кольцо вернула мне.
