Мастера и Маргарита - Маргарита Александровна Эскина

В Москве, в самом лучшем районе,

Стоял первый дом от угла.

Дурачась, играя, фасоня,

В нем муза театра жила.

Утесова, Райкина, Плятта

Там ждали подмостки всегда.

И мы, молодые ребята,

Порой пробирались туда.

Встречал ресторан нас, как близких,

И ставил лишь только своим

Капустку на стол по-гурийски,

Селедку с лучком золотым.

А вот — по-суворовски мясо

И сельдь бородинская тут…

Сейчас, вроде, выбора — масса,

А вспомнишь — так слюнки текут!

Враги сожгли родную хату

И ей владеют с этих пор.

Туда не ходим мы, ребята,

Хоть называется «Актер».

Чтоб театральному народу

Купить там галстук и трусы,

Должны не меньше, чем полгода,

Искусство в массы мы нести!

Без дома жить не могут люди!

Забудем ли когда-нибудь,

Как Эскина могучей грудью

Нам пробивала к счастью путь?

Как мы, артисты и поэты,

Таскали лозунги за ней,

Чтоб отдала нам Власть Советов

Свой Революции музей!

Приют нам вряд ли б обломился,

Но, видно, есть на свете Бог:

Союз Советский развалился,

Чем очень Эскиной помог!

Губенко тут случился, кстати,

Проблему росчерком решил,

И Министерством на Арбате

Нас, уходя, благословил!

«Генофонд» наш и дерзок, и крут,

Но тебе заявляем без лести:

Пусть хоть все президенты уйдут,

Лишь бы ты оставалась на месте!

Лишь вчера голосовали —

За кого — нынче вспомним едва ли…

А тебя мы навеки избрали,

Да и ты нас избрала в пути.

Хоть мы очень знамениты,

В душах чувство цыплячье сокрыто:

Быть всегда под крылом Маргариты —

Только так можно счастье найти!

Ну, пойдем, старая кляча, ломать своего Шекспира.

Эдмонд Кин (он же A.M. Эски́н)

Когда ты загнан и забит

Людьми, заботой иль тоскою;

Когда под гробовой доскою

Все, что тебя пленяло, спит…

Тогда — остановись на миг

Пред домом на Арбате Старом,

Войди в подъезд —

Горячим паром

Тебя согреет он, и крик

Исторгнет вдруг душа больная,

Навстречу — женщина шальная,

Открыв объятья, как родная.

Да кто ж ты?

«Я? Я домовая.

Войди в мой дом и все забудь,

С бедой мы вместе как-нибудь

На этаже седьмом поладим.

Ты пьешь? Ах, нет! Тогда не сладим.

Быть домовой — такая ноша».

«А как зовут тебя?» —

«Маргоша».

Так начинался наш роман.

Мы с ней спустились в ресторан.

Я развязал. И с домовой

Из праха бес восстал, и вой

Вдруг исторгает домовая,

С себя одежду всю срывая,

Меня в объятья заключая.

«Где Рубенс? — трубно возглашает.

Лишь он с натурой совладает

Своею кистью.

Где же он?»

Но обрывается вдруг сон.

Вахтер из теплого преддверья

Меня выбрасывает вон,

Лишая веры и доверья.

Кто истолкует мне мой сон?

Хороший он иль нехороший?

Что наяву сулит мне он?

И, наконец, где ты, Маргоша?

И вот стоишь ты, чуть не плача,

И нет ни посоха, ни лиры.

Ступай же, старая ты кляча,

Опять ломать свово Шекспира.

Кто ты? Кто я?

Я — Эдмонд Кин.

Нет, ты не