министров принял к выполнению решение Верховного военного совета, а Адмиралтейство получило указание 8 апреля минировать норвежские морские пути. Так как наше минирование норвежских вод может вызвать ответные действия немцев, было также решено, что британская бригада и французский контингент вооруженных сил будут посланы в Нарвик, чтобы очистить порт и продвинуться к шведской границе. Другие силы следует направить в Ставангер, Берген и Трондхайм с целью помешать врагу захватить эти базы».
Мы сделали перевод немецкого меморандума и для Муссолини, он сопровождался коротким письмом Гитлера. Это была первая информация, которую он предоставлял своему коллеге-диктатору о готовящейся акции.
* * *
Во второй половине дня 9 мая меня неожиданно вызвал Риббентроп вместе с главой нашего отдела прессы и радиовещания. «Завтра рано утром начинается наступление на Запад по всему фронту от Швейцарии до Северного моря», – сказал нам Риббентроп. Я должен был снова мобилизовать свое бюро для перевода нового меморандума правительства и заявлений Риббентропа для прессы. Риббентроп продолжал: «Есть произойдет утечка сообщений об этом наступлении, фюрер вас расстреляет. Я не смогу вас спасти».
На этот раз бюро переводов собрали не в «Адлоне», который сочли недостаточно надежным, а в парадных залах бывшего дворца президента рейха. Риббентроп потратил миллионы на модернизацию дворца, который теперь стал его официальной резиденцией. Сам он приказал мне как можно незаметнее собрать отдельные группы бюро переводов в определенных комнатах министерства иностранных дел, а затем лично провести их по запутанным переходам и служебным лестницам в его дворец так, чтобы никто в точности не знал, где на самом деле находится. «Чтобы никто не смог сунуть записку сообщнику на улице», – добавил министр иностранных дел, вдруг превращаясь в заправского сыщика. Все это было должным образом исполнено, и в ту ночь парадные залы дворца министра иностранных дел с их дорогостоящими канделябрами, настоящей позолотой, роскошной мебелью, картинами, гобеленами и пушистыми коврами превратились в рабочие кабинеты. Разные языковые группы работали в отдельных углах; можно было расслышать сквозь стрекот пишущих машинок предложения из меморандума для Голландии и Бельгии на английском, французском, итальянском и испанском языках: «В этой битве за выживание, навязанной народу Германии Англией и Францией, правительство рейха отказывается оставаться в бездействии и позволить перенести войну через Бельгию и Голландию на территорию Германии. Соответственно теперь немецким войскам дан приказ охранять нейтралитет этих стран всеми военными ресурсами рейха». Так выглядела гитлеровская версия способа защиты нейтралитета.
Среди ночи начальство пришло в большое волнение, когда Риббентропу сказали, что голландский военный атташе передал своему правительству известие о готовящемся вторжении. «Имел ли кто-нибудь из бюро переводов контакты с внешним миром? – нервно спросил меня Риббентроп. – Быстро пройдите по всем комнатам и посмотрите, все ли переводчики на месте». Пока я производил подсчет, он послал начальника полицейского подразделения с тем же поручением. «Будет лучше, если вы тоже посчитаете, – сказал он ему. – Шмидт знает языки, но я не уверен, умеет ли он точно считать». Никто не отсутствовал.
На рассвете Риббентроп проиграл главную битву в своей личной войне. Геббельс сделал по радио официальное заявление, о котором министр иностранных дел хотел объявить лично. «Весь мой отдел радиовещания увольняется без предупреждения за нерасторопность!» – вскричал бледный от ярости Риббентроп, в то время как из громкоговорителя раздавался медоточивый голос его заклятого врага, зачитывавшего роковой меморандум.
В дополнение картины чрезвычайной неразберихи, которую для непредвзятого наблюдателя представляло поведение нашего министерства иностранных дел, Риббентроп вручил уже оглашенный по радио меморандум несчастному послу Бельгии и голландскому министру, сопровождая передачу меморандума устным заявлением. Он сделал также гротескное заявление для прессы, в котором сказал, что мы предварили «новый акт агрессии и безрассудства, обусловленный тем, что в настоящее время правительства Франции и Англии стараются спасти свои кабинеты, которые находятся под угрозой».
В последующие недели события развивались с поразительной быстротой. В течение нескольких недель была оккупирована Голландия, капитулировала бельгийская армия во главе с королем Леопольдом, англичанам удалось ускользнуть в Дюнкерк, а французы были сметены германским потоком. Брюссель и Париж были оккупированы без нанесения им ущерба, так как правительства этих стран благоразумно объявили их открытыми городами.
Риббентроп расположился со своим «оперативным штабом» в хорошо известном отеле «Шато д’Арденн» недалеко от Динана. Грустно было видеть, как роскошная мебель знаменитого отеля постепенно оказывается погребенной под грудами мусора и бумаг, и грустно было жить в обширных апартаментах без света, воды и какого-либо обслуживания.
10 июня Чиано вручил Франсуа-Понсе итальянское заявление об объявлении войны – Муссолини спешил прийти на помощь своему партнеру. «Вероятно, вы догадываетесь, почему я послал за вами», – сказал Чиано французскому послу. «Я никогда не считал себя особенно умным, – ответил Франсуа-Понсе, который даже в этот тяжелый час не утратил сарказма, – но я достаточно понятлив, чтобы сообразить, что вы собираетесь вручить мне заявление об объявлении войны». Эту историю все передавали друг другу после того, как итальянские коллеги пересказали ее нам с нескрываемой радостью по поводу меткого ответа Франсуа-Понсе.
Испанское министерство иностранных дел сообщило нам 17 июня, что французское правительство в Бордо попросило испанского посла передать немецкому правительству просьбу о заключении перемирия.
В тот день мы полетели с Гитлером и Риббентропом в Мюнхен. На следующий день в резиденции фюрера между Гитлером и Муссолини состоялось небольшое совещание – в той же комнате, где в 1938 году проходила конференция с участием Чемберлена и Даладье. Гитлер был настроен на удивление миролюбиво; он склонялся к тому, чтобы не предъявлять Франции репрессивных условий перемирия. Муссолини хотел попросить для себя руководство французским военным флотом, но Гитлер был категорически против. «Если мы выдвинем такое требование, – сказал он, – весь французский флот перейдет на сторону англичан». Гитлер отклонил также предложение Муссолини провести совместные переговоры по перемирию. «Я и не подумаю, – сказал он потом Риббентропу, – осложнять наши переговоры франко-итальянской враждебностью».
Я с удивлением отметил, что отношение Гитлера к Великобритании изменилось. Он вдруг задался вопросом, хорошо ли на самом деле разрушать Британскую империю. «Все-таки это сила, поддерживающая порядок в мире», – сказал он недовольному Муссолини. Даже его фанатичная ненависть к евреям, казалось, пошла на убыль. «Можно найти место для государства Израиль на Мадагаскаре», – заметил он в разговоре с Муссолини, когда они обсуждали будущее французской колониальной империи.
* * *
Сразу же после окончания мюнхенских переговоров мы полетели обратно на франко-бельгийскую границу. 20 июня меня вызвали в штаб-квартиру Гитлера и передали текст условий перемирия; перевод на французский язык должен был быть готов для передачи французской делегации в Компьене на следующий день. Небольшая группа переводчиков
