Совершенно справедливое наблюдение. Но при этом, добавим, у новой фаворитки тут же появились заклятые враги, и больше всего ее непомерные расходы на фоне общей нищеты в королевстве возмутили простой народ. Дерзкая насмешливость, как известно, у французов в крови, и вот уже на улицах начали распевать сатирические куплеты про мадам дю Барри, и их распространению по приказу герцога де Шуазеля не только не препятствовала, но и способствовала полиция.
Вот пример одного из четверостиший, звучавших в Париже:
Вот, Франция, твое предназначение:
Банальной самке подчиняться,
От Девы[11] некогда найдя спасение,
Теперь по воле шлюхи загибаться.
Вдобавок к этому повсюду вдруг появились многочисленные карикатуры на фаворитку, которую стали называть мадам дю Бариль (по-французски baril — бочонок). Эта злая шутка очень понравилась графу де Лорагэ. Однажды вечером он отправился в заведение мадам Гурдан, выбрал там девушку, разместил ее в своем дворце и стал представлять друзьям под именем «мадам Бочонок».
Герцог де Ришельё незамедлительно написал своей протеже:
«Обожаемая моя графиня, вы будете правы, если срочно отреагируете на наглость графа де Лорагэ. Он только что взял девушку с улицы Сент-Оноре, дал ей дом, меблировал его и заставил называть ее «графиня Бочонок». В этой наглой выходке чувствуется грубый намек. Если это продлится еще несколько дней, то весь Париж будет смеяться. Надо пресечь это в зародыше. Граф де Лорагэ — друг герцога де Шуазеля, таким образом, вы видите, откуда направлен удар».
В ответ мадам дю Барри лишь вдоволь посмеялась. Но очень скоро ей придется плакать.
Придворные дамы какое-то время притворялись, что не замечают мадам дю Барри. Встречая ее в длинных дворцовых коридорах, они принимали презрительно-враждебный вид. Между собой эти очаровательные создания называли фаворитку то Жанной Бекю, то мадемуазель Гурдан, то Бурбонкой, то просто королевской шлюхой. Никто не желал принять ее у себя или куда-то пойти с ней.
Жанне же было абсолютно наплевать на эти колкости. Главным было то, что Людовик XV ужинал у нее каждый вечер. Она развлекалась словно маленькая девочка: покупала себе новую мебель, пела, танцевала до потери сознания, смеялась над шутками короля. Людовику XV все это очень нравилось, и он взирал на нее с восхищением: сколько выдумки, веселья, страсти, озорства! Все это так отличало ее от незабвенной Марии Лещинской (у той, вот ведь незадача, были весьма сдержанные манеры) и демонстративно чопорных дам высшего света.
Через несколько недель король первый не выдержал своеобразного «карантина», в котором держали его любовницу.
— Мне так хотелось бы пригласить кого-нибудь на ужин, но ведь никто не придет, — с сожалением сказала как-то мадам дю Барри.
Людовик XV лишь улыбнулся в ответ.
А на следующий день самые враждебно настроенные к мадам дю Барри придворные получили приглашения, внизу которых была сделана приписка: «Его Величество окажет мне честь своим присутствием». И все вынуждены были прийти, никто просто не посмел проигнорировать такое приглашение.
Тот же прием потом использовался неоднократно, и понемногу самые непокорные дамы стали привыкать посещать салон мадам дю Барри.
Но, несмотря на это, критиковать ее не перестали, напротив…
Эй, Франция! Твой кофе убегает!
Вскоре во всем Париже стала широко известна история (в то время это называлось анекдотом), имевшая большой успех у недоброжелателей фаворитки. Суть этой истории заключалась в том, что любовница якобы однажды обратилась к Людовику XV, занятому приготовлением кофе, следующим непозволительным образом:
— Эй, Франция! Твой кофе убегает!
Это возмутило всех! Даже бедняки, толком не знавшие, что такое кофе, не могли смириться с тем, что какая-то бывшая проститутка так нагло и неуважительно обращается к Его Величеству. Авторы сатирических памфлетов удвоили свое рвение, стремясь окончательно смешать с грязью эту нахалку и выскочку.
Но этот столь часто повторяемый историками анекдот, конечно же, был не чем иным, как выдумкой недоброжелателей. Если мадам дю Барри и произнесла приписываемую ей фразу, то обращалась она отнюдь не к королю. Один опытный исследователь, Шарль Ватель, доказал, что «Франция» — это было прозвище одного из лакеев графини. Ватель обнаружил воспоминания парижского портного Карлье, которым вполне можно верить. Вот некоторые выдержки из этих воспоминаний. Тридцатого мая 1770 года портной «выдал Августину, Франсуа и Этьену, лакеям графини дю Барри, четыре рулона голубой тафты». Первого июня 1771 года он просил об оплате «четырех рединготов и восьми дюжин больших пуговиц и халатов для Франции, Матюрэна и Куртуа». Третьего января 1771 года — новый счет: «за куртку из ратина для Франции». Четвертого января 1772 года портной упоминал о выдаче «рединготов из серого сукна для Франции и Пикардии».
К тому же из переписки короля и его любовницы ясно видно, что они обращались друг к другу на «вы». Ну и, наконец, вряд ли такое было возможно, чтобы Людовик XV сам готовил кофе; совершенно естественно, что у него для этого были специально обученные люди, работавшие в так называемом «кофейном кабинете короля».
Странное дело, скоро исполнится сто лет, как Шарль Ватель нашел и привел эти доказательства, установив тем самым истину, однако нелепый анекдот по-прежнему приводится чуть ли не в учебниках истории…
Бесстыдство мадам дю Барри
Вольные манеры мадам дю Барри шокировали не меньше, чем ее язык. Ей словно совершенно неведома была стыдливость, и она очень любила представать перед гостями обнаженной. Однажды утром произошла следующая история. Король находился в комнате своей любовницы, она же не вставала раньше полудня, и вот тут-то появились два священника, одним из которых был кардинал де ля Рошеймон.
— Пусть войдут, — распорядился Людовик XV.
Двое священников вошли, поклонились королю, поздоровались с фавориткой. Та в ответ приветливо помахала им, не поднимая головы от подушки. Не успели священники изложить суть дела, как появился нотариус господин д’Отёй (ему срочно требовалась подпись короля на каком-то документе). Король принял и его, и та же сцена повторилась. В тот момент, когда король уже ставил свою подпись, скучающая мадам дю Барри вдруг решила подняться. Ничуть не смущаясь посторонних мужчин, которые находились в комнате, она вылезла из постели совершенно раздетая… По ее просьбе два совершенно смутившихся священника подали ей домашние туфельки. «Они испытали, — пишет один историк, — явную неловкость, выполняя эту просьбу, но не забыли при этом украдкой оценить прелести красавицы». Что же касается нотариуса, то он вскоре уже описывал всему Версалю «чудесные пейзажи, которые волею случая ему довелось лицезреть».
