Позади были годы скитаний. Шесть нелегких лет. Он писал и переписывал второй том «Мертвых душ», и не мог его закончить. Умел писать только правду. А тут задался целью изобразить бескорыстного помещика, отца своих крестьян, благородного откупщика, воскресшие мертвые души, переродившихся Плюшкина, Собакевича, Чичикова — и не мог… Чувствовал безжизненность, фальшь написанного, уничтожал его, жег. И терзался бессилием.
Все эти годы думал о русской жизни, о путях России, считал себя ответственным за ее судьбу.
Европа бурлила. В Европе лилась кровь. Новое, неслыханное овладевало умами: социализм, коммунизм… Он, как и его московские приятели, поклонники исконной Руси, считал это ложным, опасным и вредным. Метался в поисках. Обратился к религии.
Гоголь.
Рисунок Э. Дмитриева-Мамонова. 1852Один, вдали от России, от ее лучших умов, бродил, как в потемках. Написал злополучную книгу, плод трагических заблуждений, ставшую для него источником терзаний и горести. Эта книга называлась «Выбранные места из переписки с друзьями». В ней он отказывался от своих прежних сочинений и пытался проповедовать.
Вся передовая Россия восстала против него. Белинский в журнале «Современник» сурово осудил эту книгу. Гоголь написал ему письмо, отправил Прокоповичу, чтобы тот передал Белинскому.
В. Г. Белинский.
Рисунок К. Горбунова. 1843 г.Смертельно больной Белинский лечился в это время в Германии, в Зальцбрунне. Прокопович переслал ему письмо туда.
Прочитав письмо Гоголя, Белинский сказал жившему с ним Анненкову:
— А он не понимает, за что люди на него сердятся. Надо растолковать ему. Я буду ему отвечать.
Три дня писал Белинский свое письмо к Гоголю. Работал с таким же пылом, как над срочной статьей, только с той разницей, что не боялся цензуры. От волнения так уставал, что принужден был отдыхать. Письмо вышло большое, на многих страницах.
Окончив, Белинский прочитал его Анненкову. «Я испугался, — рассказывал Анненков, — и тона, и содержания этого ответа, и, конечно, — не за Белинского, потому что особенных последствий заграничной переписки между знакомыми тогда еще нельзя было предвидеть; я испугался за Гоголя, который должен был получить ответ, и живо представил себе его положение в минуту, когда он станет читать это страшное бичевание».
Письмо Белинского Гоголю 15 июля 1847 г. Список, страница первая.
«Да, я любил Вас со всею страстью, с какою человек, кровно связанный со своею страною, может любить ее надежду, честь, славу, одного из великих вождей ее на пути сознания, развития, прогресса, — писал Белинский Гоголю. — И Вы имели основательную причину хотя на минуту выйти из спокойного состояния духа, потерявши право на такую любовь. Говорю это не потому, чтобы я считал любовь мою наградою великого таланта, а потому, что, в этом отношении, представляю не одно, а множество лиц, из которых ни Вы, ни я не видели самого большого числа и которые, в свою очередь, тоже никогда не видели Вас. Я не в состоянии дать Вам ни малейшего понятия о том негодовании, которое возбудила Ваша книга во всех благородных сердцах, ни о том вопле дикой радости, который издали, при появлении ее, все враги Ваши — и не литературные (Чичиковы, Ноздревы, Городничие и т. п.), — и литературные, которых имена Вам известны…
Вы, сколько я вижу, не совсем хорошо понимаете русскую публику. Ее характер определяется положением русского общества, в котором кипят и рвутся наружу свежие силы, но, сдавленные тяжелым гнетом, не находя исхода, производят только уныние, тоску, апатию. Только в одной литературе, несмотря на татарскую цензуру, есть еще жизнь и движение вперед.
Вот почему звание писателя у нас так почетно, почему у нас так легок литературный успех, даже при маленьком таланте. Титло поэта, звание литератора у нас давно уже затмило мишуру эполет и разноцветных мундиров… И публика тут права: она видит в русских писателях своих единственных вождей, защитников и спасителей от мрака самодержавия, православия и народности и потому, всегда готовая простить писателю плохую книгу, никогда не прощает ему зловредной книги. Это показывает, сколько лежит в нашем обществе, хотя еще и в зародыше, свежего, здорового чутья; и это показывает, что у него есть будущность. Если Вы любите Россию, порадуйтесь вместе со мною падению вашей книги!..
Если Вы имели несчастье с гордым смирением отречься от Ваших истинно великих произведений, то теперь Вам должно с искренним смирением отречься от последней Вашей книги и тяжкий грех ее издания в свет искупить новыми творениями, которые напоминали бы Ваши прежние».
Так заключал Белинский свое письмо. Только великий гнев и великая любовь могли породить эти строки.
Бледный, похолодевший, со лбом, покрытым испариной, читал Гоголь письмо Белинского. Он долго не отвечал. «Я не мог отвечать скоро на ваше письмо. Душа моя изнемогла, все во мне потрясено… Бог весть, может быть, и в ваших словах есть часть правды… Покуда мне показалось только то непреложной истиной, что я не знаю вовсе России, что многое изменилось с тех пор, как я в ней не был, что мне нужно почти сызнова узнавать все то, что ни есть в ней теперь».
Вернувшись на родину, он ходил по Петербургу, искал старых знакомых, жадно расспрашивал обо всем.
Сколько новых имен явилось в литературе: Герцен, Некрасов, Тургенев, Гончаров, Григорович, Достоевский…
Д. В. Григорович.
Литография В. Тимма. 1850-е годы. И. И. Панаев.
Литография В. Тимма. 1850-е годы.Они все печатались в журнале «Современник». После смерти Пушкина журнал этот влачил жалкое существование. Издавал его Плетнев. Но с недавних пор «Современник» от Плетнева перешел к Некрасову, и Некрасов вдохнул в него новую жизнь. Здесь последние годы печатался и Белинский.
Самого Белинского уже не было в живых. Он умер от чахотки за несколько месяцев до приезда Гоголя. Но молодые писатели, его друзья и соратники, трудились в полную силу.
Они шли по пути, проложенному им, Гоголем. Он был их предтечей. Покойный Белинский совсем недавно писал: «Влияние Гоголя на русскую литературу было огромно. Не только все молодые таланты бросились на указанный им путь, но и некоторые писатели, уже приобретшие известность, пошли по этому же пути, оставивши свой прежний. Отсюда появление школы, которую противники ее думали унизить названием натуральной».
Живя за границей, Гоголь старался следить за тем, что пишут в России. Еще в 1845 году он просил Александру Осиповну Смирнову купить для него и прислать книгу «что-то вроде „Петербургских сцен“ Некрасова, которую очень хвалят и которую бы мне хотелось прочесть».
