Шли с Олей — встретили Добраницкого. Оля аттестовала его дурно. Его одно время хотели назначить во МХАТ директором. Тогда Оля встретила его в штыки.
Вечером мы у Ермолинского. Шахматы.
24 августа.Днем М. А. над «Петром».
Вечером утомился. Я пошла за Ермолинским, привела его к нам. Шахматы. Ужин.
26 августа.Днем я на даче.
К обеду пришли Вильямсы — приехали из Пестова. Поездка их в Синоп сорвалась — из Комитета ему сообщили, что он едет в Париж. Но после этого — молчание. Так они в Пестове и просидели.
Вечером явился Гриша Конский, приехал из Богуньи. Вспоминали всякие смешные эпизоды из летней жизни.
27 августа.К обеду Дмитриев.
Вечером Дмитриев и Яков. Яков сообщил, что Ермолинский подавился костью, сейчас в лечебнице, положение его неясно.
28 августа.Были в Старо-Екатерининской больнице. Канторович надеется на благоприятный исход — кость извлекли.
29 августа.Я с Марикой утром в больнице — вторая операция, извлекли еще две кости, положение его плохое. М. А. приехал после операции.
Вечером Мордвинов вызвал М. А. на совещание по поводу «Поднятой целины».
Поразительно — совещание назначено на одиннадцать часов вечера в гостинице «Москва». Самосуда вызвали из номера. А братья Дзержинские появились: Иван в половине первого ночи, а брат его либреттист еще позже. Этот самый либреттист очень испугался, увидев М. А. Зачем? Самосуд шепотом ему объяснил, что Булгаков — консультант ГАБТ. Услышав фамилию — Булгаков — поэт Чуркин, который тоже был при этом, подошел к М. А. и спросил:
— Скажите, вот был когда-то писатель Булгаков, так Вы его…
— А что он писал? Вы про которого Булгакова говорите? — спросил М. А.
— Да я его книжку читал… его пресса очень ругала.
— А пьес у него не было?
— Да, была пьеса, «Дни Турбиных».
— Это я, — говорит М. А.
Чуркин выпучил глаза.
— Позвольте!! Вы даже не были в попутчиках! Вы были еще хуже!..
— Ну, что может быть хуже попутчиков, — ответил М. А.
30 августа.Звонил Виктор Федорович Смирнов, который когда-то приходил по поводу своего либретто. Сказал, что назначен и. о. председателя ВОКСа. Из слов его, что «Аросев тяжело заболел и больше не вернется», понятно, что бывший председатель ВОКСа Аросев арестован.
Мхатчики приехали из Парижа. Вечером пришел Топленинов — играли в шахматы с М. А.
31 августа.Звонок Файмонвилла — приглашение придти третьего в шесть часов на коктейль.
Приехали дачные бедняги, Сергей обрадовался «Потапу».
Вечером Гриша Конский. Просил М. А., чтобы он почитал ему из романа о Воланде.
Звонил Мелик — был нездоров.
1 сентября.М. А. водил Сергея к Арендту. Тот сам болен.
2 сентября.Чудесный летний день. Водили Сергея в госпиталь — операция будет восьмого.
Вечером навестили Мелика по его просьбе. Он нездоров.
В газетах сообщение о самоубийстве председателя Совнаркома Украины Любченко.
Приходили Оля с Калужским. Он показался мне излишне развязным.
3 сентября.Настойчивые звонки секретарши Файмонвилла (русской), уговаривает придти, спрашивает о здоровье Сергея, хочет что-то ему подарить…
Мы не пошли.
Вечером Оленька. Сначала не хотела признаться, что МХАТ не прошел в Париже. Но потом сказала:
— Ну да, «Анна Каренина» не имела того успеха, на который МХАТ рассчитывал…
И тут же рассказала, что про Аллу Тарасову французы написали, что она похожа на дебелую марсельянку, — что в белогвардейских газетах писали, что у Еланской такая дикция, что ничего не поймешь, что вместо слова — мерзавец — она произносит «нарзанец», что, конечно, понятен испуг Анны Карениной, когда она увидела в кровати вместо своего маленького сына — пожилую еврейку (Морес) и т. д.
Льет дождь. Поздно. Идем ужинать.
4 сентября.М. А. пошел к Попову — играть в винт.
5 сентября.Говорил кто-то М. А., что арестован Абрам Эфрос. Может и нет, очень много врут.
М. А. играет в шахматы у Топленинова.
6 сентября.М. А. возится с «Петром». Вечером Смирнов принес свое либретто. Производит очень несерьезное впечатление. Говорил, что арестован Литовский. Ну, уж это было бы слишком хорошо.
7 сентября.Отвезли Сергея в лечебницу. Операция будет завтра утром.
15 сентября.Все прошло благополучно. Сергей уже дома.
16 сентября.Отчаявшись добиться у Самосуда прослушивания «Петра», М. А. решил сдать его и отвез Якову Леонтьевичу в театр.
Звонил Иосиф Раевский — просил разрешения придти. Условились на завтра.
17 сентября.Утром я отвезла экземпляр либретто в Комитет, сдала секретарю Керженцева. Комитет только что переехал в новое помещение на Ильинке. Комнаты неуютные, необжитые. Перед секретарем ни одной бумажки на столе. Делать ему, видно, нечего.
Вечером пришла Оленька, потом часов в десять — Раевский, а еще позже, после «Карениной», — Калужский.
Раевского рассказы о Париже: некоторые все время проторчали на барахолке, покупая всякую дрянь, жадничали, не тратили денег на то, чтобы повидать Париж, и ничего в Париже не увидели, кроме галстуков.
Отвратительно повел себя на обратном пути Израилевский, фу, ты, Ливанов. Он учинил Израилевскому мерзкий скандал. Может поплатиться за это, так как Израилевский подал на него жалобу.
Анекдотическую штуку учинила старуха Халютина. На фестивальной репетиции в фойе стала демонстративно бормотать свою роль в присутствии фестивальных иностранцев. Судаков спросил:
— Вы переменили рисунок роли?
— Ничего я не меняла, а просто наплевали мне в душу, не взяли в Париж, вот я и буду теперь играть формально.
Собрались гнать ее из Театра, но ограничились тем, что сняли с роли.
В нашем парижском посольстве сначала очень косо посмотрели на пиджак Ливанова (когда собралась труппа) — грязный, сальные пятна какие-то, неглаженый. А потом сказали: ну что ж, пусть и такой будет…
Наши актрисы некоторые по полнейшей наивности купили длинные нарядные ночные рубашки и надели их, считая, что это — вечерние платья. Ну, им быстро дали понять…
Хмелев старался говорить все время по-французски, это его конек, но ни один француз его не понял, хотя он все время говорил «n'est — се pas?..»
