- Шмелев, уходи домой! Мы одни с ними расправимся, - передал мне Краснов.
- Понял, ухожу! - ответил я и приказал штурмовикам перестроиться в "змейку".
Прижимаясь к земле, возвращаемся на аэродром. Под крылом уже промелькнула широкая лента Дуная. Но где же наши истребители?
- Краснов! Тебя не вижу! Прием!
- Все в порядке! Противник скован! Вы в безопасности! Сейчас догоним!
Вокруг нас действительно не осталось ни одного "фоккера". Мы перестраиваемся в правый пеленг и продолжаем полет.
Вскоре над нами появляются истребители прикрытия. Однако самолета ведущего среди них почему-то нет.
- Краснов! Где ты?
- Он подбит, пошел на вынужденную... - ответил мне чей-то взволнованный голос.
В эфире стало тихо. Мы летели над Венгерской равниной. Миновали Дунапентеле... Подошли к Мадоче... Сели.
А Краснов не вернулся. Через некоторое время мы узнали подробности его гибели.
После ухода штурмовиков от цели истребители прикрытия свалили еще двух "фоккеров" и одного "мессера". Но и самолет Краснова был подбит. Вражеский снаряд угодил ему прямо в мотор.
Николаю удалось выпустить вторую "ногу". Но при посадке на рыхлый снег его машина, едва коснувшись колесами земли, перевернулась.
Так погиб прекрасный человек и мужественный воздушный боец Николай Федорович Краснов, сын гороховецкого котельщика из деревни Княжики, Владимирской области, Герой Советского Союза. На его боевом счету было тридцать девять уничтоженных самолетов противника.
В землянку вошел посыльный и доложил, что меня вызывает командир дивизии. "Зачем бы это? - подумал я. - Ведь погода нелетная. Облака висят над самой землей, идет снег, видимость по горизонту не превышает пятисот метров".
Генерал-майора авиации Г. И. Белицкого я застал за изучением карты.
- Готовьтесь к вылету, - негромко сказал он. - Сегодня в одиннадцать часов утра вы и Орлов должны разбросать над Будапештом листовки с ультиматумом советского командования о капитуляции будапештского гарнизона. При выполнении этой задачи оружия не применять. Ставлю вас в известность, добавил генерал, - что сегодня же в распоряжение противника отправятся для вручения ультиматума наши офицеры-парламентеры.
Да, не легкая задача досталась мне с Орловым. Шансов на возвращение из того пекла, куда нас посылали, было очень немного. Командир дивизии это тоже понимал.
- Держись, сынок! - ласково сказал он. - Кому-то ведь надо лететь. Сам понимаешь...
- Все ясно, товарищ генерал, - ответил я. - Разрешите готовиться к вылету?
- Идите, готовьтесь!
Командованию 3-го Украинского фронта было хорошо известно, что немецко-фашистские войска готовят контрнаступление из района юго-восточнее Комарома. Сюда гитлеровцы перебросили две лучшие танковые дивизии СС "Викинг" и "Мертвая голова". Наша разведка установила также, что и окруженная в Будапеште вражеская группировка намечает нанести удар из района Буды в северо-западном направлении.
Эта обстановка требовала от нас решительных действий по уничтожению будапештского гарнизона. И все-таки наше командование, руководствуясь гуманными целями, сочло возможным обратиться к противнику с предложением о капитуляции.
- Для нас с тобой сегодня погода летная! - сказал я Орлову, возвратившись с командного пункта. И тут же передал ему наш разговор с генералом.
- Что ж, давай уточним обстановку, - спокойно ответил Петр и вынул из планшета карту.
Посоветовавшись, мы решили, что в снегопад нам лучше пройти над городом на бреющем, чтобы затруднить действия вражеских зенитчиков. Но на такой высоте нас подстерегала другая опасность: можно было врезаться в трос аэростата воздушного заграждения или в шпиль костела.
- И все же пойдем на бреющем, - сказал Петр.
- Учти: стрелять нам запрещено, - напомнил я другу.
- Вот тебе раз! Какое же это боевое задание?
- Пойми, Петя! Мы - воздушные парламентеры.
- Нет, я не согласен спокойно наблюдать, как по нас начнут палить вражеские зенитки.
Внутренне я был согласен с ним и доложил наше мнение генералу. В конце концов он разрешил нам при крайней необходимости применить оружие. Но только для обороны.
В начале одиннадцатого на аэродром прибыли представители политуправления фронта. Они привезли листовки.
И вот мы, выслушав сердечные напутствия друзей, сели в машины и запустили моторы. Орлов подрулил ко мне справа. Штурмовики, словно связанные, пошли на взлет.
Через некоторое время внизу показался узкий и продолговатый остров Чепель. Вот-вот должен быть Будапешт.
До боли в глазах всматриваюсь в белесую муть облаков. В голове мелькают мысли о тросах, шпилях, зенитках. Нервы напряжены до предела... Вдруг передо мной из-за снежной кисеи появляются силуэты двух башен. Хорошо, что я моментально среагировал и, поставив самолет на крыло, сумел проскочить между шпилями. У меня даже пот выступил на лбу. Жив! Оглянулся на Орлова. Он прошел правее.
Под нами - Пешт, левобережная часть города...
Часы показывают одиннадцать. Вышли на цель точно в срок. Забегая вперед, скажу, что как раз в это время фашисты убили двух советских парламентеров: одного - когда он с большим белым флагом шел к вражеским передовым позициям, другого - когда тот, передав ультиматум, направился назад домой. Так гитлеровские оккупанты ответили на заботу советского командования о сохранении венгерской столицы и ее жителей, о предотвращении излишнего кровопролития.
Над Пештом я открыл бомболюки. Мощная струя листовок скользнула вниз и исчезла в снежном вихре. Главное было сделано.
Вражеские зенитки молчали. Гитлеровцы, видимо, даже не предполагали, что в такую погоду в небе могут появиться наши самолеты.
Описав над Будапештом дугу, снова вышли к Дунаю и легли на обратный курс. Аэродром оказался закрыт покрывалом метели. Я связался по радио с командным пунктом и попросил осветить ракетами взлетно-посадочную полосу. Только после этого нам удалось сориентироваться и произвести посадку.
Зарулив самолет на стоянку, я вылез из кабины и облегченно вздохнул. Волосы у меня были мокрые от пота, рубашка тоже прилипла к телу. Я не сразу заметил, как подошел Орлов, как нас окружили летчики и техники.
- Порядок, ребята, порядок! - устало говорил Петр в ответ на поздравления друзей.
Увидев командира дивизии, я пошел навстречу, чтобы доложить о выполнении задания. Во всем теле еще чувствовалось напряжение.
Потом мы с Орловым совершили еще четыре таких же полета. Всего над Будапештом было сброшено полтора миллиона листовок.
Всякий раз, когда мы, возвратившись домой, докладывали генералу Белицкому о выполнении задания, он скупо говорил:
