Я спрашиваю ее, почему она сидит с сыном возле аэродрома — ведь это же опасное место.
— Опасное? — переспрашивает она и кивает головой. — Да, я знаю, здесь очень опасно. Но мне сказали, что на аэродроме есть такое убежище, которое не пробьет никакая бомба. Поэтому я и хожу сюда — я хочу спасти своего ребенка. Я живу здесь, поблизости, сеньор. Бомбы падают вокруг, и кажется — от них нигде нет спасения. Сын — самое дорогое мое сокровище. И последнее. О муже и старшем сыне я уже давно ничего не знаю, боюсь, что их нет в живых, — они первыми ушли на фронт, защищать республику.
— А на что вы живете? — спрашиваю ее.
— Вяжу. Заработок грошовый, но двоим нам много не нужно.
Улыбается, гладит сына. В памяти снова всплывает Картахена, где я впервые увидел несчастных матерей. Друг за другом шли они по дороге с детьми на руках, уходили из родных, насиженных мест с одной мыслью — найти спасение для своих детей.
Задумался я, что ли, или просто с моего лица сошла улыбка, только женщина вдруг посмотрела на меня, и в глазах ее мелькнул испуг:
— А вы не сердитесь? Вы разрешите мне приходить сюда?
— Конечно. Непременно приходите.
Я успокаиваю ее, объясняю, что во время налета слишком рискованно ей самой оставаться на открытом месте.
— Лучше всего, — говорю я, — если вы будете приводить своего мальчика каждое утро на аэродром, а к вечеру брать его домой. Не беспокойтесь, мы его сбережем, а у вас будет время по-настоящему работать.
Женщина горячо благодарит, низко кланяется. Мальчуган, по-видимому, того и ждал — запрыгал, захлопал в ладоши. Так началось наше знакомство.
А сейчас это уже не знакомство, а настоящая крепкая дружба. Чуть свет Франциско на аэродроме. Теперь он не стесняется, когда ему дарят сладости. Он, правда, отвык от них и прежде чем съесть перекладывает конфету из кармана в карман, долго ее рассматривает: ему жалко сразу расстаться с ней. Когда взлетает ракета — сигнал на вылет, Франциско отбегает в сторону от самолетов и долго стоит, машет нам рукой, пока все машины не скроются вдали. А когда мы возвращаемся, он вскачь несется навстречу нам. Он уже успел сосчитать, что вернулись все машины, и радуется бурно, подпрыгивая на одной ноге, выкрикивая какие-то воинственные слова.
А иногда Франциско не видно целыми часами. Значит, сидит в уголке и что-нибудь мастерит. Хуан дал ему тонкой проволоки и кое-что из инструментов. У Франциско ловкие руки и светлая голова, он любознателен и не по-детски настойчив.
Неожиданно в нем обнаруживаются незаурядные способности. Вечером он попросил у Хуана несколько кусочков алюминия, мягкой контровой проволоки. Клавдий рассмеялся:
— Не думаешь ли ты, Франциско, помогать нашим механикам?
— Нет, — серьезно ответил Франциско, — я хочу сделать маленький самолет.
На другой день Франциско не пришел на аэродром, не появился он и на второе утро. Каково же было общее изумление, когда очень рано на третий день Франциско появился, держа обеими руками модель самолета.
— Вот, сделал! — сказал он и поставил свою модель на ящик, чтобы все могли ее лучше разглядеть.
Мы ахнули: это была маленькая модель истребителя.
— Смотрите, да тут убирающиеся шасси! — воскликнул кто-то.
— А цилиндры-то, цилиндры — как настоящие!
Кое-кто усомнился: мог ли мальчик сделать такую модель?
— Ты сам сделал этот самолетик? — спросили Франциско летчики.
— А кто же мне сделал его? — ответил юный конструктор. — У меня дома много и других машин. Только они хуже. Раньше я не видел близко настоящих самолетов, и они у меня получались плохие.
Наши сомнения быстро рассеялись: вторую модель Франциско сделал не дома, а на аэродроме. Хуан пытался ему помогать — Франциско решительно запротестовал. Модель получилась еще изящнее.
— Мальчика нужно учить, — говорили мы матери Франциско.
Она и радуется за сына и печалится за него.
— В Сантандере закрыты все школы. Я каждый день молю бога, чтобы все вы остались живы и здоровы, чтобы вы победили. Тогда и мой Франциско, может быть, станет настоящим человеком.
А однажды она подошла ко мне и спросила:
— Это верно, что многих испанских детей эвакуируют в Советский Союз?
Я ответил утвердительно и добавил, что направляют в нашу страну детей-сирот.
— Только сирот? — переспросила она.
— Да, насколько я знаю, сирот.
Мне показалось, что она огорчилась. Я удивился: неужели она, мать, может на долгие годы расстаться со своим сыном? И прямо спросил ее об этом.
— Нет, нет! — заволновалась она. — Я никогда не отпущу от себя Франциско! Я только подумала, как бы ему хорошо было в вашей стране!
Мы очень привязались к мальчику, и он отвечает нам тем же. Больше всех ему нравится Хуан: он ходит за ним как тень. Хуан раздобыл несколько простеньких книжек и, если выдается свободный час, учит Франциско грамоте. Даже когда у механика много работы, он нет-нет да оторвется от нее и посмотрит, чем занят сейчас Франциско.
— Наш большой маленький друг, — говорит он о мальчике.
Мне и самому иногда кажется, что случись что-нибудь с Франциско, переполошится вся эскадрилья. Недаром летчики часто сердятся:
— Франциско! Куда ты прибежал? Иди играй поближе к бомбоубежищу.
Бомбежек Франциско боится по-прежнему. А кто их не боится?
Забегая вперед, скажу, что вскоре я покинул Сантандер. Улетел я оттуда ночью и, конечно, не попрощался ни с Франциско, ни с его матерью. Я так и не знаю, что с ними сталось потом.
Но и теперь, через много лет, когда я встречаю в печати заметки или очерки о выросших в Советском Союзе испанских детях, я всегда вспоминаю Франциско. И хотя я знаю, как мало вероятно, чтобы он оказался в нашей стране, я все равно с волнением пробегаю статью: не попадется ли мне вдруг и его имя?
Нет, этого пока еще не случилось. Но всякий раз мне живо представляются суровые горы Астурии, костры в темных ущельях и у костров спокойные фигуры партизан. Может быть, среди них и был Франциско?
Кем ты стал, наш большой маленький друг?
Ночью по палатке мелкой дробью постукивал дождь, под одеяло ползла липкая сырость. К утру стихло, но небо оставалось затянутым провисшими от влаги тучами. Рассвет начинался нехотя. Нелетная погода.
Дольше обычного я лежал на койке — делать-то нечего. И вдруг задребезжал телефонный звонок.
— Слушаю вас.
Из штаба Северного фронта сообщали, что за перевалом фашистские бомбардировщики усиленно бомбят республиканские позиции, расположенные в одном из горных проходов.
