Да, не легкая задача досталась мне с Орловым. Шансов на возвращение из того пекла, куда нас посылали, было очень немного. Командир дивизии это тоже понимал.
— Держись, сынок! — ласково сказал он. — Кому-то ведь надо лететь. Сам понимаешь…
— Все ясно, товарищ генерал, — ответил я. — Разрешите готовиться к вылету?
— Идите, готовьтесь!
Командованию 3-го Украинского фронта было хорошо известно, что немецко-фашистские войска готовят контрнаступление из района юго-восточнее Комарома. Сюда гитлеровцы перебросили две лучшие танковые дивизии СС «Викинг» и «Мертвая голова». Наша разведка установила также, что и окруженная в Будапеште вражеская группировка намечает нанести удар из района Буды в северо-западном направлении.
Эта обстановка требовала от нас решительных действий по уничтожению будапештского гарнизона. И все-таки наше командование, руководствуясь гуманными целями, сочло возможным обратиться к противнику с предложением о капитуляции.
— Для нас с тобой сегодня погода летная! — сказал я Орлову, возвратившись с командного пункта. И тут же передал ему наш разговор с генералом.
— Что ж, давай уточним обстановку, — спокойно ответил Петр и вынул из планшета карту.
Посоветовавшись, мы решили, что в снегопад нам лучше пройти над городом на бреющем, чтобы затруднить действия вражеских зенитчиков. Но на такой высоте нас подстерегала другая опасность: можно было врезаться в трос аэростата воздушного заграждения или в шпиль костела.
— И все же пойдем на бреющем, — сказал Петр.
— Учти: стрелять нам запрещено, — напомнил я другу.
— Вот тебе раз! Какое же это боевое задание?
— Пойми, Петя! Мы — воздушные парламентеры.
— Нет, я не согласен спокойно наблюдать, как по нас начнут палить вражеские зенитки.
Внутренне я был согласен с ним и доложил наше мнение генералу. В конце концов он разрешил нам при крайней необходимости применить оружие. Но только для обороны.
В начале одиннадцатого на аэродром прибыли представители политуправления фронта. Они привезли листовки.
И вот мы, выслушав сердечные напутствия друзей, сели в машины и запустили моторы. Орлов подрулил ко мне справа. Штурмовики, словно связанные, пошли на взлет.
Через некоторое время внизу показался узкий и продолговатый остров Чепель. Вот-вот должен быть Будапешт.
До боли в глазах всматриваюсь в белесую муть облаков. В голове мелькают мысли о тросах, шпилях, зенитках. Нервы напряжены до предела… Вдруг передо мной из-за снежной кисеи появляются силуэты двух башен. Хорошо, что я моментально среагировал и, поставив самолет на крыло, сумел проскочить между шпилями. У меня даже пот выступил на лбу. Жив! Оглянулся на Орлова. Он прошел правее.
Под нами — Пешт, левобережная часть города…
Часы показывают одиннадцать. Вышли на цель точно в срок. Забегая вперед, скажу, что как раз в это время фашисты убили двух советских парламентеров: одного — когда он с большим белым флагом шел к вражеским передовым позициям, другого — когда тот, передав ультиматум, направился назад домой. Так гитлеровские оккупанты ответили на заботу советского командования о сохранении венгерской столицы и ее жителей, о предотвращении излишнего кровопролития.
Над Пештом я открыл бомболюки. Мощная струя листовок скользнула вниз и исчезла в снежном вихре. Главное было сделано.
Вражеские зенитки молчали. Гитлеровцы, видимо, даже не предполагали, что в такую погоду в небе могут появиться наши самолеты.
Описав над Будапештом дугу, снова вышли к Дунаю и легли на обратный курс. Аэродром оказался закрыт покрывалом метели. Я связался по радио с командным пунктом и попросил осветить ракетами взлетно-посадочную полосу. Только после этого нам удалось сориентироваться и произвести посадку.
Зарулив самолет на стоянку, я вылез из кабины и облегченно вздохнул. Волосы у меня были мокрые от пота, рубашка тоже прилипла к телу. Я не сразу заметил, как подошел Орлов, как нас окружили летчики и техники.
— Порядок, ребята, порядок! — устало говорил Петр в ответ на поздравления друзей.
Увидев командира дивизии, я пошел навстречу, чтобы доложить о выполнении задания. Во всем теле еще чувствовалось напряжение.
Потом мы с Орловым совершили еще четыре таких же полета. Всего над Будапештом было сброшено полтора миллиона листовок.
Всякий раз, когда мы, возвратившись домой, докладывали генералу Белицкому о выполнении задания, он скупо говорил:
— Хорошо.
— А после пятого полета разволновался, обнял каждого из нас и по-отечески сказал:
— Молодцы, ребята! Спасибо, сынки!
3 января в полк поступила телеграмма, в которой командующий 17-й воздушной армией генерал В. А. Судец объявил благодарность нам с Орловым и нашим воздушным стрелкам. Через несколько дней генерал Белицкий вручил нам ордена Отечественной войны — мне первой, а Петру — второй степени.
…После зверского убийства наших парламентеров советские войска начали решительный штурм будапештских укреплений. На земле и в воздухе вновь разгорелись бои. Только за 4 января наши истребители и зенитчики уничтожили пятьдесят самолетов противника. В самом Будапеште мы отвоевывали у гитлеровцев все новые и новые районы: пятого января заняли двести тридцать три квартала, шестого — сто семьдесят три, седьмого — сто шестнадцать. Десятого января нами были взяты Капосташмедьер, Уйпешт, Ракошпалота, Палотауйфалу, Пештуйхей, Кишпешт и Кошутфалва.
Мне поставили задачу: группой в составе восемнадцати «илов» под прикрытием двадцати четырех истребителей нанести штурмовой удар по танковой колонне противника, обнаруженной возле местечка Фюнье, чуть южнее озера Веленце. Когда мы вышли в заданный район, вражеские зенитчики открыли ураганный огонь. Но ни один штурмовик не свернул с боевого курса.
Во время третьего захода в атаку я услышал резкий удар по корпусу самолета, а потом возглас воздушного стрелка Виктора Сучкова:
— Товарищ командир, горим!
Передаю командование группой своему заместителю — Герою Советского Союза Николаю Сербиненко, а сам бросаю машину в пикирование, чтобы сбить пламя. Вывел ее из пике почти у самой земли. Спросил стрелка: сбито ли пламя?
— Нет, — ответил он. — Горим!
Значит, зенитный снаряд разорвался внутри масляного радиатора и загорелось масло. Это уже хуже. Надо немедленно садиться, пока самолет не взорвался в воздухе.
Прямо передо мной железнодорожная насыпь. Не миновать мне удара о нее. Машина уже не слушается рулей. Так и есть. Резкий удар и… провал в небытие.
Очнулся я от прикосновения чьих-то рук. Воздушный стрелок и незнакомый солдат-пехотинец пытались вытащить меня из кабины.
