Михаил Чехов вспоминает о Бабкино, где жила семья Чеховых:
«Брат Антон настоял на том, чтобы вместе с Левитаном в маленьком отдельном флигелечке поселился и я, и таким образом моя жизнь с Левитаном потекла совместно. Один из Чеховых написал стихи следующего содержания:
А вот и флигель Левитана,
Художник милый в нем живет,
Встает он очень, очень рано
И, вставши, тотчас чай он пьет…
У Левитана было восхитительное благородное лицо – я редко потом встречал такие выразительные глаза, такое на редкость художественное сочетание линий. У него был большой нос, но в общей гармонии черт лица это вовсе не замечалось. Женщины находили его прекрасным, он знал это и сильно перед ними кокетничал.
Для самой известной картины «Христос и грешница» художник Поленов взЯл за образец его лицо, и Левитан позировал ему для лица Христа.
Левитан был неотразим для женщин, и сам он был влюбчив необыкновенно. Его увлечения протекали бурно, у всех на виду, с разными глупостями, до выстрелов включительно…»
Из письма Левитана Медынцеву, 9 июля 1894 года:
«Как живется, милейший Николай Николаевич, и что поделываете? Я думаю, по-прежнему летаете по разным дачным местам и поглощаете сердца доверчивых дачниц? Ух, ненасытный крокодил и сердце – грыз!..»
Левитан тоже хотел быть «ненасытным сердцегрызом». И к этому были все основания: красив, талантлив. Но… любопытно, как Левитан критиковал парижских женщин в письме из Парижа к Антону Чехову: «Женщины здесь сплошное недоумение – недоделанные или слишком переделанные… но что-то не категоричное» (10 марта 1890).
Зоркий глаз художника подсмотрел: «что-то не категоричное». Но ведь и сам Левитан, как мужчина, был «не категоричным», неопределенным – без волевой мускулатуры, без стальной струнки и без необходимого мужского напора (все силы уходили на работу, на живопись? происходила полная сублимация?..).
Женщины, эти природные локаторы, превосходно это чувствовали. Они охотно шли на флирт, на легкое заигрывание, на короткую связь, но не более того, ибо Левитан как носитель мужского начала не был для них надежен. За его спиной нельзя было спрятаться, защититься от житейских бурь и вихрей. Его самого следовало оберегать. Он сам, как женщина, был чрезмерно эмоционален, чувствителен, быстро загорался, гас, в ответственные минуты проявлял нерешительность и т. д.
Короче говоря, Левитан годился в любовники, но отнюдь не в мужья, в отцы семейства. В этом смысле он был несколько схож со своим другом Антоном Чеховым в его отношениях с Ликой Мизиновой (1870-1937). Красивая и веселая Лика (ее настоящее имя – Лидия) была подругой Марии Чеховой и общей любимицей в их доме. Естественно, вокруг нее всегда наблюдалось коловращение мужчин.
29 мая 1891 года Левитан писал Чехову из Затишья: «Пишу тебе из того очаровательного уголка земли, где все, начиная с воздуха и кончая, прости Господи, последней что ни на есть букашкой на земле, проникнуто ею – божественной Ликой! Ее еще пока нет, но она будет здесь, ибо она любит не тебя, белобрысого, а меня, вулканического брюнета, и приедет только туда, где я. Больно тебе все это читать, но из любви к правде я не мог этого скрыть…»
Вокруг Лики шла схватка двух друзей, об этом и свидетельствует данное письмо, в котором Левитан, как и писатель Чехов, все пытается скрыть за шуткой, за юмором, – у них было в ходу некое соревнование в шутливости: Левитан подписывал свои письма к Чехову как «Левит VII Нибелунгов», Чехов – как «Антонио XIII». Чехов обращался к художнику «милый Левиташа», а тот частенько называл его «аспидом». Вроде бы они нежно любили друг друга, но тем не менее дух соревнования в борьбе за популярность и славу в них не угасал ни на минуту.
И все же битву за Лику Левитан проиграл Чехову, но тот по существу отказался воспользоваться плодами своей победы – Антон Павлович как огня боялся глубоких и серьезных отношений с женщинами.
Не был написан до конца у Левитана и роман с Марией Чеховой, которая робко пробовала свои силы в живописи.
«Иду однажды по дороге из Бабкина к лесу и неожиданно встречаю Левитана, – рассказывала впоследствии Мария Павловна. – Мы остановились, начали говорить о том, о сем, как вдруг Левитан бух передо мной на колени и… объяснение в любви.
Помню, как я смутилась, мне стало чего-то стыдно, и я закрыла лицо руками.
– Милая Маша, каждая точка на твоем лице мне дорога… – слышу голос Левитана.
Я не нашла ничего лучшего, как повернуться и убежать от него.
Целый день я сидела расстроенная в своей комнате и плакала, уткнувшись в подушку. К обеду, как всегда, пришел Левитан. Я не вышла. Антон Павлович спросил окружающих, почему меня нет. Миша, подсмотревший, что я плачу, сказал ему об этом. Тогда Антон Павлович встал из-за стола и пришел ко мне:
– Чего ты ревешь?
Я рассказала ему о случившемся и призналась, что не знаю, как и что нужно сказать теперь Левитану. Брат ответил мне так:
– Ты, конечно, если хочешь, можешь выйти за него замуж, но имей в виду, что ему нужны женщины бальзаковского возраста, а не такие, как ты.
Мне стыдно было сознаться, что я не знаю, что такое «женщина бальзаковского возраста», и, в сущности, я не поняла смысла фразы Антона Павловича, но почувствовала, что он в чем-то предостерегал меня. Левитану я тогда ничего не ответила. Он с неделю ходил по Бабкину мрачной тенью».
Вот такой рассказ младшей сестры Чехова. Продолжим его: Левитан походил мрачный да и успокоился. В дальнейшем Исаак Левитан и Мария Чехова стали друзьями, а дружба, как правило, исключает какие-либо страдания, возможные при чувственных отношениях. Чехов как врач, как психолог отчетливо видел, что брак его сестры с Левитаном – нонсенс, ибо «милый Левиташа» – натура чрезвычайно увлекающаяся, страстная.
Спустя несколько лет, 19 января 1895 года, Чехов напишет Суворину в письме: «Был я у Левитана в мастерской. Это лучший русский пейзажист, но, представьте, уже нет молодости. Пишет уже не молодо, а бравурно. Я думаю, что его истаскали бабы. Эти милые создания дают любовь, а берут у мужчины немного: только молодость. Пейзаж невозможно писать без пафоса, без восторга, а восторг невозможен, когда человек обожрался. Если бы я был художником-пейзажистом, то вел бы жизнь почти аскетическую…»
Итак, мнение Чехова: «истаскали бабы».
Другой свидетель-современник – Василий Переплетчиков. Он вел дневник, и в нем часто упоминается Левитан. Вот одна из характеристик Левитана, данная Переплетчиковым: «человек минуты, человек впечатления, нерва, сенсуалист…» (21 декабря 1892).
