Другие родственники и сторонники стоика также являются членами группы, о некоторых мы уже рассказывали: Лукан, Помпей Паулин, зять Сенеки, родом из Галлии; Педаний Секунда, соотечественник из Барчино (ныне Барселона), консул в 53 году и префект города Рима с 56 года вплоть до страшной смерти в 61 году; Цезоний Максим, которому философ часто писал во время своей ссылки на Корсику, и Серен, уже давно связанный с Сенекой крепкой дружбой — он будет участником диалогов о постоянстве, мудрости, спокойствии души и безделье. Посещают кружок также Отон и Сенецио, друзья по выходкам Нерона и, конечно же, Дивий Авит, протеже Бурра.
Херэмон, египетский жрец и известный философ-стоик, старый учитель Сенеки, тоже сыграл большую роль в идеологическом формировании кружка и в его повседневном практическом ведении. Наконец, знаменитый Корбулон, обязанный своим положением вмешательству Сенеки, возможно, посещал кружок при Клавдии. Но самый главный из них тот, о котором думает учитель, когда пишет свои трактаты, тот, с которым он будет дружить — это, конечно, Луцилий. [265]
Выбрав стоицизм после отхода от эпикурейства, благодаря настойчивости Сенеки, Луцилий остался поэтом, его перу принадлежит «Этна», поэма об известном сицилийском вулкане. В ней Луцилий критикует мифологическую поэзию, любимую сторонниками классицизма. Поклонник Вергилия и Овидия, этот поэт тем не менее был настолько современным, что Сенека даже пытался сдерживать новоазиатское влияние в его стиле.
Рожденный в Помпеи, Луцилий стал всадником, и был обязан своей общественной карьерой только своему собственному труду. Эту карьеру он продолжит после падения Аннеев и ссылки своего друга и, удовлетворенный деятельностью прокуратора Сицилии, он не последует советам о гражданской отставке, полученным от Сенеки. Этот длинный список — свидетельство значимости кружка. Среди других имен: Эбутий Либерал, автор трактата о благодеяниях, «человек замечательный», по словам Сенеки; Колумель, писатель и страстный знаток земледелия, его соотечественник; сенатор Новий Приск, кому философ очень помог в начале карьеры и кого сошлют в 65 году за то, что много говорил о своих привязанностях. Упомянем о сенаторе Марке Вописке, еще одном «испанце», добившемся консулата в 60 году; Прокуле, соотечественнике и друге Сенеки, известном юристе, который, вероятно, влиял на политику Нерона в вопросах завещаний и договоров. Кружок стоиков собирал множество блестящих ораторов, [266] образовавших школу нового литературного движения: еще один Галлион, Юлий Африкан, Юлий Секунда и даже Апер, с которым в «Диалоге ораторов» Тацит размышляет о новом стиле. Апер хотел, чтобы стилистические фигуры были бы как золото и драгоценные камни, которые служат украшениями. Используя изящный и блестящий язык, он краткость предпочитал фразам медленным и цветистым.
Будущий историограф Фабий Рустик тоже посещал кружок Сенеки. Он замыслил создать хронику Аннеев. Историку был присущ язык нервный, резкий и вызывающий, по которому узнают новую школу. Сенека никогда не научился стойкой оппозиции Нерону. В своих последних трагедиях, касающихся древней темы различия между владыкой и тираном, нет-нет и проскользнет критика его бывшего ученика и молодого друга. Но это уже никого не трогает. Сенека, уставший, чувствовавший себя обманутым и сильно постаревшим, побежден. Его большой проект политического соглашения о примирении между цезарями и сенатом провалился. Но ему и во сне не снилось, что позднее, при Антонии, о некоторых из его идей вспомнят и применят на практике.
Жестокость и мания величия, экстравагантность и преступления Нерона сделали его нежелательным. Он удаляется и бездействует, но движение оппозиции и заговорщики продолжают держать его в курсе. После 61-62 годов деятельность [267] кружка ослабевает. Однако Сенека продолжает еще свои отношения с некоторыми близкими, с Луцилием, например. Офицер Нерона, пришедший допросить Сенеку во время заговора Пизона, находит его ужинающего вместе с женой и двумя близкими друзьями. Друзья Сенеки останутся на его стороне, даже когда старый философ получит от Нерона приказ, обязывающий его покончить жизнь самоубийством. В группе произошло разделение, некоторые последовали приказу учителя и решили отойти. Но другие продолжали свою общественную деятельность, как Луцилий, и даже боролись в активной оппозиции и заговорах, как Лукан, родной племянник философа. Итак, Сенеки не стало. Не стало и кружка.
Лукан всегда одобрял политику, философию и позицию своего дяди. В его высказываниях чувствуются решительность и нервозность, приводящие порой к преувеличениям, а страстный темперамент отделяет от знаменитого родственника. Первые поэмы Лукана относятся к юности, в это время он писал много. Это были упражнения в стиле, иногда даже немного классические. Скоро он погрузится в сочинение своего шедевра «Фарсалия». Эта эпическая поэма описывает историю гражданской войны I века [268] до н. э., точнее, конфликт Юлия Цезаря и Помпея. Молодые люди, посещавшие кружок Сенеки и позднее примкнувшие к оппозиции, будут описаны в этой эпопее.
В 60 году Лукан начинает работу — незадолго до переворота 61 года, когда кружок Сенеки пытался опробовать денежную реформу Нерона. Поэт довольно долго остается другом принцепса и старается предупредить его об опасности, которую несет в себе быстрое развитие неронизма. Он поддерживает действия Нерона, но хочет придержать его плебейские наклонности, растущее влияние игр и разврата. В поэме можно прочесть о бунте против теологии победы и глубокого пессимизма. Лукан поддерживает идеи своего дяди относительно стоицизма, но придает им своеобразную окраску. Его почитание Катона — ему посвящены стихи — принимает форму настоящего антропоцентризма. Он восхваляет способность человека довлеть на Историей и не считаться с судьбой: «Желание победителя угодно Богам», — пишет он. Для Лукана важно сопротивление судьбе, он воздает хвалу человеку, действующему по велению разума и своих представлений о достоинстве, морали и свободе.
Лукан вступает в спор по поводу точки зрения традиционного эпоса в духе Вергилия и образа победителя в римской истории. Он разбивает Вергилия от стиха к стиху, от одного действующего лица к другому. Так, в VI книге «Фарсалии» деградирующего и опозоренного [269] Энея он выводит на сцену в ситуации Секста Помпея. Иначе говоря, вергилиевскому оптимизму он противопоставляет мрачный прогноз судьбы Рима. Лукан никогда не станет республиканцем. Он всегда будет убежден в необходимости монархии, он верит в ее историческую необходимость. Его поэма начинается искренним восхвалением императора. Лукан соглашается с идеей монаршей добродетели, которую он рассматривает как назначенную судьбу. Однако он считает, что абсолютизм Нерона должен быть ограничен: в первую очередь, сознанием самого императора, а во вторую — созданием необходимых институтов на основе уважения к законности, т. е. сената, и компромиссов, которые никогда не предлагал Сенека. Не веря в эллинизацию римских нравов, он советует Нерону устроить так, чтобы после смерти стать Богом, потому что с неба лучше всего созерцать Рим. Другими словами, Лукан требует от своего императора не смещать центра нравственности и политики в мире и не отходить от предначертанности Вечного города.
