Второй и последний вариант «Гадких лебедей» был закончен в сентябре 1967 года и окончательно отклонен «Молодой Гвардией» в октябре. Больше никто ее брать не захотел. Повесть перешла на нелегальное положение.
1.10.68 – БН: «...Люди, приехавшие из Одессы, рассказывают, что там продается с рук машинопись ГЛ – 5 руб. штука. Ума не приложу, каким образом это произошло. Я давал только проверенным людям».
БН сильно подозревал в потере бдительности и в распространении АНа, АН – БНа. Но дело было в другом: рукопись шла в нелегальную распечатку прямо в редакциях, куда попадала вполне официально и откуда, растиражированная, уходила «в народ». Авторы не сразу поняли, что происходит, но и поняв, отнюдь не смутились и продолжали давать рукопись все в новые и новые редакции – у нас это называлось «стрелять по площадям», на авось, вдруг где-нибудь, как-нибудь, божьим попущением и проскочит.
Не проскочило. Сейчас уже невозможно вспомнить, в каких именно журналах побывала рукопись. Сохранились отдельные об этом упоминания в письмах и в дневниках. Так, видимо, летом 1970 повесть лежала в «Новом Мире», а зимой – в «Неве».
9.01.71 – БН: «...информация о том, что Ю. Домбровский дал, якобы, положительную рецензию на ГЛ, есть информация ложная. Изя Кацман виделся с Домбровским на Новый год, и тот сказал, что ему, действительно, предлагали ГЛ на рецензию, но он отказался ее брать, ибо „в фантастике ничего не понимает и рецензировать то, в чем не разбирается, не может“. В „Неву“ насчет ГЛ я не звонил еще...»
10.02.71 – БН: «Как и следовало ожидать, дело с ГЛ в „Неве“ не выгорело...»
Сохранилось несколько любопытных образцов обмена информацией по поводу публикации «Гадких лебедей» в журнале «Юность» (где главредом в то время был Борис Полевой).
30.09.71 – АН: «...Перед самым отъездом зашел в ЦДЛ и натолкнулся на Полевого. Он взял меня за руку и строго сказал: „Мы вас рекламируем. Давайте вещь“. Я нагло ответил: „Мы-то дадим, а вот возьмете ли вы?“ На этом разговор закончился. Я не успел больше ни слова сказать, его уже увлекли. Забавная ситуация. Я тут пораскинул умом и подумал: может, дать небольшую повестушку на основе спрута Спиридона, листов этак на 3 – 4? Что-нибудь либо о суде над кашалотами, либо о дипломатии, все с героями ПНвС...»
3.10.71 – БН: «...Поведение Полевого любопытно. <...> знаешь, что я предлагаю? Сунь им ГЛ! Чем мы в конце концов рискуем? Может, хоть какой-нибудь „журнальный“ вариант да пройдет. Ну, а если не пройдет, тогда можно будет дать заявку и на Спиридона. <...> вдруг ГЛ все-таки пройдет? Ведь у них тираж падает, дела у них неважнецкие, а то бы они к нам хрен бы обратились. А тут повесть о загнивании буржуазной морали, о том, что капитализм будущее губит. То, се. Ей-богу, стоит попробовать...»
6.10.71 – АН: «...Идея сунуть Полевому ГЛ мне приходила в голову, но я отмел ее как недостаточно безумную. Что ж, если ты так считаешь, то я сделаю. Только нужно изменить название. ГЛ – очень уж одиозно. Пожалуй возьмем что-либо вроде „Прекращение дождя“ или „Когда перестал дождь“. Вышли свои соображения по названию...»
11.10.71 – БН: «...Вместо ГЛ я предлагаю названия: „Год Воды“; „Время ковчега“; „Сделай себе ковчег из дерева гофер“ (это слова Бога – Ною); „Сорок дней и сорок ночей“ (время излития дождя накануне потопа); „Время дождя“. А вообще, наверное, неважно, какое будет название – если они примут, придумаем. Но хорошо бы его связать с Великим Потопом – так сказать Великий потоп коммунизма на одряхлевшего Ноя капиталистической идеологии...»
13.11.71 – АН: «...ГЛ (он же „Время дождей“) вручил при потешнейших обстоятельствах. Перед тем, как идти на Маяковскую, куда переехала „Юность“, зашел я в наш кабак пообедать. Стою, смотрю, где есть место, и вдруг меня тянут за брючину. Гляжу – сидит за столиком Мери Лазаревна Озерова, зав. отделом худлитературы в „Юности“.
– Где обещанная рукопись?
– У меня. Я хотел поговорить с Полевым...
– Где она? У вас с собой?
– Да, но я хотел переговорить...
– Нечего вам переговаривать. Давайте сюда.
– Вот, пожалуйста, но мне нужно...
– Потом, потом. Вот прочитаем, тогда и будем разговаривать.
Так все и закончилось. Унесла она в хищном клюве ГЛ (ВД), пообещав позвонить...»
На этом все «препотешнейшее», что связывалось с ГЛ в «Юности», закончилось раз и навсегда. Начались сумрачные будни. Собственно, ничего такого уж неожиданного не произошло.
29.01.72 – АН: «...В „Юности“ полнейший разгром. На нижнем уровне вещь приняли на ура, но прочитал Полевой и объявил, что это никуда не годится, при этом долго втолковывал нижнему уровню насчет Маркузе и насчет того, что никакого нацизма в ФРГ нет. <...> Тут же подключился Преображенский и написал, что совершенно согласен с мнением Бориса Николаевича. Любопытная деталь: никто на нижнем уровне в глаза не видел рецензий Полевого и Преображенского. Обе рецензии были выполнены в одном экземпляре и сразу же переданы в бухгалтерию на предмет оплаты. Рукопись я забрал и положил на полку. Пусть пока полежит...»
И рукопись легла на полку. Теперь уже прочно. Надолго. Авторы временно перестали трепыхаться и совать ее туда-сюда. Они еще не знали тогда, а судьба этой их повести уже была решена и на много лет вперед. В ноябре 1972 АН передал БНу с оказией письмо, содержащее отчет о своей встрече с пресловутым, ранее уже упоминавшимся в связи со «Сказкой о Тройке», товарищем Ильиным (бывшим генералом КГБ, а в те времена – секретарем Московской писательской организации по организационным вопросам).
24.11.72 – АН: «...В понедельник 13-го я был у Ильина. Перед этим (вот совпадение!) я отнес в „Мир“ рецензию, и тут Девис, криво ухмыляясь и глядя в угол, рассказал: во Франкфурте-на-Майне имела состояться выставка книгопродукции издательств ФРГ, всяких там ферлагов. От нас выставку посетили Мелентьев (ныне зам. председателя ГК по печати) и руководство „Мира“ и „Прогресса“. Добрались до стенда издательства „Посев“. Выставлено пять книг: Исаич „1914“, двухтомник Окуджавы, реквизированный Гроссман, „Семь дней творения“ В. Максимова и Мы с Тобой „ГЛ“. Поверх всего этого – увеличенные фотопортреты авторов вышеперечисленных и, якобы, надпись: „Эти русские писатели не примирились с существующим режимом“. <...> Ну, прямо от Девиса пошел я, судьбою палимый, к Ильину. Думаю, быть мне обосрану, а нам – битыми. Ан нет. Встретил хорошо, даже за талию, по-моему, обнял, не за стол – в интимные угловые креслица усадил и принялся сетовать на врагов, которые нас так спровоцировали. Ласков был до чрезвычайности. Коротко, все сводится к тому, что нам надобно кратко и энергично, с политическим акцентом отмежеваться. Эту бумагу должен составить ты, перешлешь ее мне (это не опасно, сам понимаешь), а я уж понесу ее Ильину и буду тянуть...»
