Причина появления этих «свидетельств» вполне очевидна. Они позволяют вновь и вновь поднимать скандальную тему на страницах «желтой прессы», привлекая падких до сенсаций обывателей. Примеров таких публикаций можно привести много. Воздействие этого «массированного обстрела» таково, что даже некоторые серьезные историки и журналисты начинают говорить о факте самоубийства Гитлера с оговорками – мол, да, самая распространенная версия именно такова, но…
В связи с этим полезно вспомнить, как обстояли дела в реальности. Безнадежно проигрывая войну, Гитлер 1 апреля 1945 года перенес свою ставку в Берлин. Именно здесь, в подземном бункере под старым корпусом имперской канцелярии, прошли его последние дни. Надо сказать, что советские, да и западные кинематографисты постарались изо всех сил, чтобы «как следует» создать образ этих последних дней. Они рисовали безумные оргии и пьянки, полное разложение и потерю контроля. Тем не менее можно смело утверждать, что это, мягко говоря, преувеличение, специфическое видение художников. На деле в бункере царила все та же дисциплина, что и в любой из ставок Гитлера. Другое дело, что сам Гитлер был уже не тот. Обмякший, как-то разом постаревший, он вызывал у окружающих, как ни странно, уже не страх, не почтение, а отчасти жалость. Все, чего он стремился достичь, рассыпалось в прах. Люди, которых он считал своими ближайшими друзьями, казались ему предателями. Геринг, попытавшийся оттянуть удар на себя, перехватив власть, которой Гитлер уже был не в состоянии пользоваться, был обвинен им в измене. 25 апреля он прислал телеграмму: «Мой вождь! Ввиду Вашего решения остаться в крепости Берлин, согласны ли Вы, чтобы я немедленно принял на себя общее руководство рейхом при полной свободе действий внутри страны и за ее пределами в качестве Вашего заместителя? Если до 10 часов вечера сегодня не последует ответа, то я буду считать само собой разумеющимся, что вы утратили свободу действий. Я буду действовать в высших интересах нашей страны и нашего народа. Вы знаете, какие чувства я питаю к Вам в этот важнейший час моей жизни. Мне не хватает слов, чтобы выразить себя. Храни Вас Бог, и успехов Вам, несмотря ни на что. Верный вам Герман Геринг».
Гитлер воспринял это как предательство. Между тем Геринг, остававшийся на еще не захваченной союзниками территории, мог бы спасти если не положение вообще, то хотя бы Гитлера. Каким бы он ни был грабителем музеев и бонвиваном, Гитлера он уважал по-настоящему и вряд ли решился бы узурпировать власть. Во всяком случае, соберись он сделать это, разрешения у фюрера он бы не просил. Но Гитлер уже одержим паранойей. Он видит врага во всех и каждом, особенно после того, как выяснилось, что Генрих Гиммлер за его спиной вел переговоры с союзниками. Он приказывает арестовать Геринга. Ему больше не на кого опереться. Не на кого, кроме прощающей ему все и все еще его любящей Евы Браун. «Бедный Адольф! Тебя все бросили!» – восклицает она на полном серьезе, вторя его собственным мыслям. До последнего момента он старался удерживать ее подальше от войны, но в Берлин она приехала без разрешения, заявив, что хочет остаться с Гитлером.
Обстановка на фронте меняется быстрее, чем о ней успевают докладывать. Гитлер пытался быть в курсе дела, часами просиживая над гигантскими картами боевых действий, перемещая разноцветные булавки, определяя местонахождение подразделений, которых, чаще всего, на момент доклада об их расположении уже просто не было на свете. Его жизнь, само его существование становятся все более виртуальными. Его секретарша Гертруда («Траудль») Юнге задала ему не слишком тактичный вопрос: «Не кажется ли вам, что немецкий народ ждет, чтобы вы встали во главе войск и пали в бою?» – и получила ответ человека, который уже все обдумал и понял, что ждать больше нечего: «У меня дрожат руки, я едва могу держать пистолет».
Из людей, на которых он все еще может опереться, из его старых товарищей с ним остались только Мартин Борман и Йозеф Геббельс. Кроме них в бункере – начальник генерального штаба Кребс, секретари, адъютанты, охранники. Гитлер вымотан до предела и выглядит, несмотря на свои 56 лет, как дряхлый старик. «Физически Гитлер являл собой страшную картину: он передвигался с трудом и неуклюже, выбрасывая верхнюю часть туловища вперед, волоча ноги, – вспоминает один из штабных офицеров, бывших с ним в бункере. – С трудом он мог сохранять равновесие. Левая рука ему не подчинялась, а правая постоянно дрожала… Глаза Гитлера были налиты кровью». Его уже с трудом узнают самые близкие соратники.
Надежды не оставалось не только на победу, но и на жизнь. 26 апреля советскими войсками уже были заняты три четверти Берлина. Почему Гитлер все еще не покончил с собой – непонятно. Изменить он уже ничего не может, бежать отказывается. Артур Аксманн предложил вывести его из Берлина под охраной молодежи из Гитлер-югенд, но его предложение было отвергнуто. Предложение прорваться на истребителе – тоже. Официально все его надежды – на 9-ю армию под командованием генерала Венка и на эсэсовских танкистов Штайнера. Но ни Венк, ни Штайнер не имеют шансов прорваться в Берлин и уж тем более остановить наступление советских танковых армий.
Гитлер представляет собой странное зрелище: с одной стороны, он тешит себя иллюзиями о чудесном переломе в ходе боевых действий, наподобие того, который спас в свое время Фридриха Великого, когда смерть российской императрицы Елизаветы Петровны и воцарение Петра III заставили русские войска не только прекратить наступление на пруссаков, но и встать на их сторону. К слову сказать, именно такой шанс Гитлер и его окружение постарались разглядеть в смерти американского президента Франклина Делано Рузвельта 26 апреля. С другой стороны, многие действия Гитлера выглядят вполне адекватными. Он очень четко планирует собственное самоубийство, отдает распоряжения, раздает тем, у кого их нет, ампулы с ядом на случай пленения русскими. Решимости и твердой воли должно было потребовать от него и решение следующего дня – о том, чтобы открыть шлюзы Шпрее. В результате затоплены станции метро, захваченные советскими войсками. Одновременно погибли находившиеся в метро раненые немецкие солдаты, женщины, дети, мирные обыватели, прятавшиеся от бомбардировок. Гитлера это волновало мало: он, привыкший ощущать себя полубогом, уверен, что с его смертью прекратит свое существование и Германия. По крайней мере, так, по его мнению, должно быть.
29 апреля – едва ли не самый значимый день из всех, что Гитлер провел в берлинском бункере. Он принимает окончательное решение о том, чтобы уйти из жизни. Но для этого необходимо завершить все земные дела. А именно – воздать должное женщине, которая так долго и самоотверженно была рядом с ним, и написать завещание. На глубине 8 метров под землей происходит бракосочетание Гитлера и Евы Браун. Все не торопясь, как положено, в соответствии с законом. Свидетели – Геббельс и Борман. Составляется брачный контракт, совершается обряд венчания. Ева в первый и последний раз в жизни ставит на контракте подпись «Ева Гитлер». Потом – небольшое застолье – бледная тень тех застолий, что происходили в Имперской канцелярии или «Волчьем логове» в лучшие времена. Гитлер присутствует совсем недолго и уходит, чтобы составить завещание. Его секретарша Траудль Юнге вспоминает, что был уже вечер, когда Гитлер пригласил ее к себе в кабинет. «Ты не устанешь, детка? Я должен продиктовать тебе кое-что», – сказал он, и руки Траудль зафиксировали важнейшие документы конца войны – политическое завещание и последнюю волю Гитлера.
