Ознакомительная версия.
В Перемышле нас расквартировали в длинных бараках, где было достаточно пространства, чтобы растянуться на полу. Ночью прозвучал сигнал воздушной тревоги, и всем было приказано покинуть помещение и укрыться в траншеях. В отдалении в ночное небо поднялся пунктир трассирующих снарядов одинокой зенитной батареи. Несколько небольших бомб разорвались на значительном расстоянии. Весь этот спектакль имел сильный привкус безмятежной обстановки далекого тыла, и мы, бывалые фронтовики, покинули его, крепко выругавшись и не дождавшись окончания.
Следующее утро не принесло никаких новостей. Наша общая численность достигла по меньшей мере трех тысяч человек. Если в самом деле ситуация была чрезвычайной, то почему из нас до сих пор не сформировали регулярную воинскую часть и не послали на фронт? Во всяком случае, не было слышно артиллерийской канонады, а прорыв без огневой поддержки невозможен. Но вот, наконец, начали создавать роты и взводы. Меня назначили командиром
взвода. На плацу, по моим наблюдениям, я был единственным членом ваффен СС.
После этого опять все затихло. Мы бесцельно бродили между бараками, изнывая от скуки и безделья. Весь день из репродукторов звучали бравурные военные марши. Внезапно на бараки опустилось ледяное безмолвие. Затем из репродукторов посыпались слова: «…предотвращено чудовищное преступление… покушение сорвалось… фюрер не пострадал… преступный бунт подавлен…»
Поднялся страшный шум, только офицеры хранили молчание. Угрозы и ругательства посыпались на головы участников заговора. Я не мог выговорить ни слова, слишком потрясенный услышанной новостью. И тут я заметил, как вокруг меня постепенно образовалась пустота, и я стоял в одиночестве, понимая, что это моя эсэсовская форма заставила их отпрянуть. И отчуждение длилось не более двух-трех минут, затем все поспешили заговорить со мной, перебивая друг друга, как бы торопясь сгладить неловкость. Но этот эпизод навсегда врезался в мою память.
Музыкальная передача возобновилась. Потом выступил Геббельс. Примерно час спустя я стоял у забора из колючей проволоки, окружавшего наши бараки; за пределы изгороди запрещалось выходить даже на прогулку. Внезапно я заметил проезжавшего мимо в автомашине знакомого гауптштурмфюрера СС и окликнул его. Узнав меня, он остановился и после короткого разговора со мной отправился прямо к майору, и через десять минут меня выпустили. Гауптштурмфюрер пригласил меня к себе на обед и пообещал помочь мне с транспортом до Львова. Он также рассказал, что 14-я дивизия СС «Галичина» сражается в окружении (в ходе этих фактически первых боев дивизия была разгромлена, потеряв 7 тыс. убитыми из 12 тыс., после чего остатки «галицийцев» отвели в тыл. — Ред.) и в предместьях Львова идут ожесточенные бои.
На обеде меня ожидал сюрприз. Кроме меня, гостями были лишь русский генерал, приближенный Власова, и его молодая жена, хорошо говорившая по-немецки. При ее посредничестве между мной и генералом завязалась оживленная беседа. О наших политических просчетах и ошибках он отзывался с большим сожалением.
— Вы совершили эти ошибки и продолжаете их совершать, — сказал он тихо. — Дело в том, что, несмотря на всю высокопарную риторику, вы по-настоящему не сознаете степень опасности, угрожающей не только вам, но и всему Европейскому континенту. Большевики последовательны и настойчивы. Но вы только рассуждаете об угрозе, демонстрируя на практике что-то среднее между благими намерениями и полным безразличием. Возьмем случай с самим Власовым. Уже после того, как его избрали на роль вашего союзника в борьбе с большевизмом, он отправился на склад военного обмундирования с просьбой выдать ему новые штаны взамен порванных, которые были на нем. Начальник склада, фельдфебель, сначала обругал его по-всякому и лишь потом выдал форменные брюки. Я всегда вспоминаю этот эпизод, когда думаю о вашей восточной политике. — Помолчав немного, генерал продолжал: — А вы знаете, что три миллиона русских военнопленных умерли от голода зимой 1941 года? (Цифра преувеличена. Всего в немецкий плен попало около 4,6 млн (немцы дают цифру 5,75 млн, включая туда всех попавших к ним в руки мужчин от 16 до 60 лет). Умерло в плену около 1,8 млн, особенно много в 1941 — начале 1942 г., в дальнейшем немцы стали пленных «ценить». — Ред.) Мне неизвестно, было ли это заведомо спланированное уничтожение людей «низшей расы», административная оплошность или, быть может, знаменитое немецкое равнодушие, так похожее на наше, русское. Если это было преднамеренно, то почему вы не оставили в живых явных антикоммунистов и ликвидировали всех без разбора? Большевики именно так и поступили бы. И теперь на вашей совести смерть миллионов невинных людей… вероятно, сотен тысяч добровольно перешедших на вашу сторону, и в довершение вы оттолкнули от себя Украину. А коммунистические организации успешно продолжают свою деятельность. Но предположим, что здесь мы имеем дело с обыкновенным упущением… Такое вполне возможно… Но где виновные? Состоялся ли суд над ними? Примерное наказание за чудовищные ошибки могло бы помочь людям воспрянуть духом, вселило бы в них новые надежды. Но нет, глупцы счастливо занимают прежние должности. А вы знаете, что бы сделали большевики на вашем месте? Они тоже уморили бы голодом миллионы, но затем организовали бы показные суды над саботажниками, якобы действовавшими по указке врагов, и с помпой казнили бы их. Но вы неисправимы, и поэтому вы и очутились там, где сейчас находитесь.
Некоторое время я молчал. Наш гостеприимный хозяин, явно смущенный, тоже не нашелся что возразить. В конце концов я спросил:
— Если таково ваше мнение, то с какой стати вы связали свою судьбу с нами?
— Все очень просто. Я знаю большевиков — это сочетание безумия и уголовщины, — вцепившихся в мой бедный, несчастный народ мертвой хваткой и только потому, что наши отцы ранее совершили ту же самую ошибку, которую вы повторяете сегодня. В результате вашей близорукой восточной политики каждый русский был поставлен перед горькой необходимостью выбирать между красными или коричневыми, между русским и немецким пистолетом. И как вы думаете, отчего подавляющее число русских проголосовало за большевиков? Да потому, что они справедливо рассудили: если уж суждено мучиться и умереть, то по крайней мере в этом случае можно разговаривать на своем родном языке. Вам не стоит заблуждаться, будто мы перешли на вашу сторону из особой любви к вам. Отнюдь. Мы поступили так, хорошо понимая, что добиться свободы, действуя изнутри, невозможно. Мы будем вполне довольны тем кусочком России, какой вы милостиво выделите нам. А если нет, то мы будем сражаться с вами за свободу России, чтобы красная чума когда-нибудь исчезла. Но если даже вы, немцы, проиграете войну, мы, русские патриоты, не прекратим борьбу. Не забывайте, мы и сейчас воюем не во имя Германии, а во имя России.
Ознакомительная версия.
