157 Сын этого Меринга кончил курс в Киевском университете и переехал за границу изучать астрономию. Отец его желал, вообще, чтобы он сделался профессором астрономии, но он бросил эту карьеру и переехал в Киев, когда министром финансов был Вышнеградский.
Впоследствии он женился на дочери моей первой жены и после этого разорился.
Я помню - старик Меринг, который был в высокой степени почтенным человеком, говоря со мной о сыне, крайне сожалел, он говорил, что из сына его ровно ничего не выйдет, что будучи отличным математиком, сын его не хочет быть профессором, не хочет держать экзамен на доцента по астрономии, что у него характер игрока, что несомненно он со своим характером кончит дурно, потому что по натуре он игрок. Так это и случилось.
Сам Меринг был почтеннейший человек; он пользовался общим уважением не только в Киеве, но и во всем юго-западном крае. В Киеве же, можно сказать, его знала каждая собака.
Ездил Меринг в фаэтон, на двух страшных клячах. Запряжены в фаэтон эти клячи были по целым дням, так что он еле-еле двигали ногами. Когда вдали появлялся фаэтон, в вид балдахина, запряженный двумя клячами, то всё уже знали, что это дет Меринг.
Как-то раз по случаю болезни моей первой жены Меринг приехал ко мне. Входит он и улыбается. Я спрашиваю: почему Федор Федорович улыбаетесь?
- Kакoй, - говорит, - со мной произошел сейчас случай... (Он говорил с немецким акцентом). Мой кучер, - говорит, - заболел, и вот я взял кучером другого человека, который мне служит - садовника. Вот, - говорит, - мы поехали, вдруг, кучер испугался и кричит мне: "Барин, барин, лошади несут". Тогда я смотрю, а лошадь обернула голову, смотрит на меня и смеется.
- Так, - говорит, - лошади показалось смешно, что ее кучер испугался.
И действительно, как он могли понести, когда еле-еле ноги тащили?
У этого Меринга была странная болезнь, от которой он и умер. Про свою болезнь он сам говорил, что это, так называемая "слоновая нога". Заключалась она в том, что нога все время пухла и пухла и, наконец, сделалась гораздо толще самого Меринга. Между тем по мере того, как нога эта пухла - сам Меринг постоянно 158 худел. За несколько дней до своей смерти, лежа в постели, он описывал мне эту болезнь самым хладнокровным образом; как будто бы был даже доволен, что сумел так хорошо ее определить и предвещал, что ему остается жить. только несколько дней.
Другим медицинским светилом был профессор Караваев - хирург. Он по тому времени считался отличным хирургом и также имел большую практику во всем юго-западном крае. Караваев был профессор хирургии в Киеве в то время, когда попечителем Киевского учебного округа был известный хирург, знаменитый деятель, Пирогов, который признавал за Караваевым, как за хирургом, большую авторитетность.
Караваев был известен также и за границей. Я не знаю, как это случилось, так как подробностями я не интересовался и никого не расспрашивал, но он был вызван в Париж для снятия катаракта у кого-то из семьи императора Наполеона III.
В Киевском университете был еще один довольно известный профессор-хирург Гюббенет. Этот Гюббенет - дядя известной актрисы Яворской, которая замужем за князем Барятинским.
Отец Яворской, т. е. брат этого профессора Гюббенета, был Киевским полицеймейстером.
Этот Гюббенет, как говорят был недурной хирург и во (время Севастопольской войны принес очень много пользы; он много делал операций и, говорят, довольно удачных. Но он был невероятной немецкой глупости.
Известно, что немецкая глупость есть глупость особого рода. По-немецки можно быть глупым и одновременно довольно дельным человеком и довольно умным в сфере той специальности, которой немец себя посвящает.
Когда Император Александр II после вступления на престол как то раз был в Киеве и заехал в университет, то ему представляли профессоров; в числе других профессоров представлен ему был и Гюббенет.
Тогда Император Александр II, который всех звал на "ты", говорит ему: "Ты брат здешнего полицеймейстера?" Гюббенет страшно обиделся и сказал Императору: "Ваше Императорское Величество, не я его брат а он мой брат". Государь очень смялся, но ничего ему на это не ответил.
159 В то время ректором университета был профессор Рененкампф; пост этот он занял после Бунге. Рененкампф был профессором философии права и международного права и в научном мире представлял собою известную величину.
Кроме упомянутых мною лиц, среди киевских профессоров того времени были еще и другие довольно известные профессора. Во всяком случае, в те времена в Киеве было гораздо больше известных научных имен, нежели в настоящее время. Профессора, которые в настоящее время считаются наилучшими в Киеве, все старики, которые в те времена были молодыми людьми.
В Киеве в то время часто бывали беспорядки. И вот раз случился такой казус. Когда я был там управляющим юго-западными железными дорогами, генерал-губернатором был Дрентельн. И вот как то раз приезжает к Дрентельну какой-то профессор и говорит, что студенты бунтуют, что они хотят осадить квартиру ректора.
Дрентельн сел в экипаж и с своим адъютантом Треповым поехал к Рененкампфу. (Этот Трепов был старшим сыном бывшего при Александре II очень могущественного градоначальника Петербурга, и старшим братом генерала Трепова, известного дворцового коменданта, в некотором роде диктатора в России в 1904-1905 г. г.; этот Трепов ныне состоит Киевским генерал-губернатором.) Когда Дрентельн приехал к Рененкампфу, ему сказали, что Рененкампф находится у себя в кабинете. Дрентельн пошел к Рененкампфу в кабинет, а его адъютант Трепов остался в соседней комнате. В это время в этой же комнате находился профессор Субботин (он был профессором чуть ли не судебной медицины). Субботин был человеком среднего ума и вообще ничего особенного собою не представлял. И вот в то время, когда Дрентельн находился у ректора, этот Субботин как-то резко выразился о Дрентельне, тогда Трепов не нашел ничего боле уместного, как подойти к этому Субботину и дать ему пощечину.
Впоследствии этот Трепов был помощником начальника Уральской области, вятским губернатором.
Наконец во время японской войны он был начальником санитарной части действующей армии затем сделался членом Государственного Совета, а теперь занимает пост генерал-губернатора.
160 Человек он очень недурной, порядочный, но весьма ограниченный. Пожалуй из всех Треповых он самый ограниченный.
В то время, как я жил в Киеве, среди евреев, - которых тогда там жило довольно большое количество, - главным был Бродский. Это был на вид очень почтенный старик, напоминавший собою по наружности библейского патриарха; вообще наружность его была совсем не еврейская. Он был чрезвычайный богач и, главным образом, нажился тем, что имел много сахарных заводов и имений, связанных с этими заводами. Можно сказать, что он был один из самых главных капиталистов всего юго-западного края.
