Среди грабителей и убийц. Воспоминания начальника сыскной полиции - Иван Дмитриевич Путилин

В июне 1867 года рано утром на Духов день в кухню квартиры Ашморенкова постучался водовоз, привезший воду, но ему дверей не отворили. Тот постучался еще два раза, не достучался и, слив воду в прачечную и домохозяину, снова поехал к водокачке, на пути заметив дворнику, что прислуга у майора заспалась.

Дворник небрежно махнул рукой, словно хотел сказать: «А ну их»…

Спустя полчаса в двери и в окна, которые были закрыты ставнями, стучался булочник, потом молочник, потом опять водовоз – и никто не мог достучаться. А дворник на все расспросы только говорил: «Чего пристали? Проснутся и отопрут. Не терпится тоже!»…

Наконец на эти беспрерывные стуки обратил внимание разбуженный домохозяин коллежский советник Степанов.

– Что за шум? – раздраженный, в халате, высунувшись из окошка, окликнул он дворника.

– Да вот! – сердито ответил дворник. – Господа и прислуга у майора спят, а эти черти ломятся. Времени им, видишь, нету!

Стоявшие тут же водовоз, прачка и булочник загалдели в один голос:

– Завсегда Прасковья рано встает, а тут на! Восемь часов!.. И господа встают рано!.. В восемь часов майор окно открывает!.. Неладно тут!.. Надо бы квартального!..

Коллежскому советнику Степанову это безмолвие в квартире майора тоже показалось странным. Он знал майора уже десять лет. Старый служака, он просыпался всегда рано и уходил в казармы. Когда вышел в отставку, у него сохранились прежние привычки. Степанов вчера играл с ним в шашки до 9 часов вчера, после чего ушел, оставив всех здоровыми и довольными. И вдруг… такой сон!

– Беги в квартал! – приказал он дворнику. – Я сейчас спущусь!

Дворник бросился со двора, и всех охватило какое-то жуткое предчувствие.

Хозяин дома как был – в халате и туфлях – поспешно сошел вниз и стал по очереди расспрашивать каждого: долго ли и в какие двери и окна стучался. Потом сам стал стучаться в обе двери и во все окна. То же безмолвие…

Теперь уже всеми овладел ужас: стоявшие стали говорить шепотом, а закрытые ставнями окна и безмолвие за ними выглядели зловеще.

У майора квартира состояла из пяти комнат, сеней и кухни. Красивое крылечко с парадной дверью вело в просторные сени, за ними была кухня, слева – столовая, гостиная и спальня майорши, справа – кабинет и спальня майора. Все восемь окон с красивыми деревянными узорами, теперь закрытые зелеными ставнями с прорезами в виде сердец, выходили на передний двор, а окно кухни – на задний. Дверь же из кухни выходила на общую лестницу, которая вела на второй этаж, в мезонин, где жил сам домохозяин – одинокий холостяк со старой прислугой.

Минут через двадцать вернулся дворник с квартальным и помощником пристава.

– Что тут у вас? – спросил помощник.

– Да вот, – ответил Степанов и рассказал о происшедшем. – Избави Бог, не беда ли, – окончил он.

– А вот узнаем! Может быть, двери отперты! Эй, дворник, попробуй! – сказал помощник дворнику.

Тот подбежал к крылечку и подергал дверь. Заперта.

Услужливые водовоз и булочник стали дергать дверь в кухню. – Заперта тоже.

– Тогда ломать, – решил помощник. – Как они запираются?

– Передняя – на ключ, – объяснил дворник, – а в кухне на крюк.

– Ну, тогда легче переднюю! Неси топор!

Квартальный составил акт, дворник принес топор, засунул лезвие между дверей у замка и одним нажимом открыл замок.

Помощник отворил дверь и двинулся вперед, следом пошли квартальный и домохозяин. Дворник остался в дверях.

И едва эти трое скрылись за дверью, как раздался крик ужаса и домохозяин выскочил на двор с криком «Убиты!» и тотчас опять вбежал в квартиру.

Собравшаяся уже изрядная толпа хлынула к дверям, когда показался квартальный и, выбежав на улицу, стал неистово свистать. Созвав будочников, он отогнал их на двор для сохранения порядка, а сам помчался за мною.

В то время я уже занимал свое ответственное место.

Было 10 часов утра. Я только что приехал с дачи в своей одноколке, когда запыхавшийся квартальный ввалился ко мне и почти прокричал:

– Страшное убийство! Четверо!

– Где?

– В Гусевом переулке.

– Едем!

Я захватил с собою одного из агентов – ловкого Юдзелевича, сел в одноколку и поехал, приказав оповестить судебные власти.

У ворот и на дворе уже толпились зеваки; будочники отгоняли их, переругиваясь и крича до хрипоты. У крыльца меня встретили бледные пристав и помощник. Я прошел за ними в квартиру майора и то, что увидел, до сих пор оставило во мне неизгладимое впечатление ужаса. Я вошел не с крыльца, а через кухню, дверь в которую приказал отворить пристав. В просторной чистой и светлой кухне ничто не указывало на преступление, но едва я дошел до порога внутренней двери, как наткнулся на первую жертву преступления.

Молодая девушка в одной сорочке лежала навзничь на самом пороге, раскинув руки. Вокруг ее головы была огромная лужа почерневшей крови, в которой комом свалялись белокурые волосы. Застывшее лицо ее выражало ужас.

Я спросил, кто это, и мне объяснили, что это – Прасковья Хмырова, служившая у Ашморенковых в горничных второй год.

Из просторных сеней я направился направо. Комната, вероятно, была кабинетом майора, судя по письменному столу и куче «Сына Отечества». Однако в чернильнице не было чернил, поэтому, видимо, эта комната служила местом сладких отдохновений майора, о чем свидетельствовали масса трубок и довольно промятый кожаный диван.

Я прошел в следующую комнату – спальню майора. На постели, залитой кровью, лежал огромный полный мужчина. Смерть его застала врасплох. Из проломленного черепа фонтаном брызнула кровь, перемешанная с мозгами, и запятнала всю стену.

– Экий ударище! – проговорил пристав. – Какая сила!

Мы вернулись назад, перешли сени и вошли в гостиную.

Солнце ярко светило в окна, глупая канарейка заливалась во весь голос, и от этого картина показалась мне еще ужаснее. Посреди пола в одной рубашонке, раскинув руки, лежал мальчик лет тринадцати, тоже с проломленной головой.

На диване ему была постлана постель, преддиванный стол отодвинут, на кресле лежала его одежда с форменным кадетским мундирчиком.

Удар застал его спящим, потому что подушка и белье были намочены кровью. Но потом, вероятно, он соскочил с постели, а второй и третий удары настигли его, когда он был посредине гостиной. Он упал и в предсмертной агонии вертелся волчком на полу, отчего вокруг него на далеком расстоянии, словно кругом по циркулю, были разбросаны кровь и мозги… а лицо мальчика было «покойно».

И, наконец, мы