Сципион оставил часть армии возле лагеря, взял всего двенадцать тысяч легковооруженных, стремительно повел их к Великим Равнинам, где находились враги, и разбил их так быстро, что ни о каком затягивании войны не могло идти речи. Газдрубал бежал в Карфаген,{34} Сифакс — в свое царство (Polyb., XIV, 6–8). Сципион послал Лелия и Масиниссу с конницей в погоню за Сифаксом. Они должны были неотступно преследовать его, не давая остановиться и собраться с силами.
Карфагеняне думали, что сам Публий вернется в свой лагерь. Но вместо того он стремительно двинулся к Тунету, оплоту и защите Карфагена, и захватил его прежде, чем они успели опомниться. Так же быстро он захватил и несколько других городов. Теперь он господствовал над всей страной, вплоть до Карфагена. И пунийцы трепетали от ужаса, видя его так близко от себя. Карфагеняне решились на последний отчаянный шаг. Они задумали неожиданно ударить на брошенный римлянами лагерь и, главное, на их флот, состоявший из тяжелых судов. Но Публий заметил их корабли из Тунета, мгновенно разгадал их план и стремительно двинулся на них по суше. Он прибыл на место раньше врагов. «Тут он нашел, что его палубные суда, прекрасно приспособленные для подъема машин и прилаживания их к городским стенам, вообще для осады, совершенно непригодны для битвы на море, тогда как неприятельский флот всю зиму готовился к морскому сражению» (Полибий). Поэтому о морской битве не могло быть и речи. И в его уме тут же возник план действий.
Когда пунийцы подошли к римлянам, они увидели следующее: весь римский флот был в бухте, причем у входа в четыре ряда стояли на якоре тяжелые грузовые суда, крепко связанные между собой. Они представляли собой своего рода крепостную стену, надежно защищавшую другие корабли. Между ними были оставлены только узкие промежутки, из которых легкие триеры совершали вылазки, как из крепостных ворот. Карфагеняне простояли некоторое время в недоумении перед странной крепостью Сципиона и наконец попытались ее атаковать. После долгих мучительных попыток был разбит первый ряд грузовых судов, после чего отступили (Polyb., XIV, 10, 6–11; Liv., XXX, 10). А между тем ненавидевшая пунийцев Африка глухо волновалась. Почва уходила у карфагенян из-под ног.
Тем временем Лелий и Масинисса упорно преследовали Сифакса. Наконец царь остановился и решил дать им битву. Однако счастье ему не благоприятствовало. Он был разбит, упал с коня и попал в плен к неприятелю. Его с торжеством притащили к Лелию, обрадовав этим более всего Масиниссу, его старинного недруга. Теперь нумидиец начал умолять Лелия пустить его вперед с конницей. Он-де знает, как захватить столицу Сифакса Цирту. Но ему нужен царь Сифакс. А сам Лелий пусть не спеша следует за ним. Просьба Масиниссы показалась Лелию вполне разумной: ведь нумидиец лучше знал свою страну. И вот римлянин отдал ему пленника и отпустил его вперед с конницей, не подозревая, к каким роковым последствиям это приведет.
Масинисса понесся вперед, как сокол. Дойдя до Цирты, он велел гражданам сдаваться и неожиданно показал им их царя со скрученными за спиной руками. Ливийцы были поражены и убиты. Они не смели противиться победителям и безропотно открыли им ворота. Можно себе представить торжество Масиниссы. Он, по милости Сифакса ставший беглым разбойником, спавший на сырой земле и скитавшийся по степям, как дикий зверь, теперь с победой входит в роскошный дворец своего соперника, таща за собой на веревке самого униженного хозяина. Масинисса расхаживал по комнатам дворца, упиваясь его богатством и великолепием и сознанием своего могущества. Вдруг дверь отворилась и в комнату вбежала изумительной красоты женщина и бросилась к его ногам. То была Софонисба, дочь Газдрубала, сведшая с ума Сифакса и погубившая его царство. Не обращая внимания на связанного мужа, она бросилась к Масиниссе…
Лелий неспешным шагом двигался вперед. Войдя во дворец, он замер. В парадном зале праздновали веселую свадьбу Масиниссы с Софонисбой, а пленный Сифакс стоял в углу, терзаясь адскими муками. Лелий на секунду потерял дар речи, но в следующий миг он заговорил, и возмущению его не было границ. Он не мог признать брак законным. Ведь Сифакс был жив. Масинисса стал возражать. Но римлянин наконец сурово прервал его и пригрозил, что отнимет у него Софонисбу силой. Масинисса ужасно испугался. Он начал униженно умолять Лелия сжалиться. Наконец потеряв терпение, Лелий объявил, что уходит, пусть их дело разбирает Сципион. Масинисса ухватился за это предложение и клялся, что послушает Сципиона: как тот скажет, так он и сделает.
Масинисса и Лелий еще немного задержались в Цирте, а пленного царя отправили к Публию. Сципион в то время был в своем лагере на берегу моря. Солдаты, услыхав о победе, высыпали из палаток. Увидав перед собой связанного царя, они пришли в восторг и устроили нечто вроде маленького триумфа. Они водили его по улочкам и перечисляли народы, которые раньше были под его властью. Но тут из палатки вышел Публий и велел им немедленно остановиться. Он приказал тотчас же развязать царя, взял его за руку и ввел в свою палатку. Его взгляд не выражал радости, напротив, он казался печальным. Он вспомнил, как некогда Сифакс, гордый и счастливый, принимал его как гостя в своем доме. А теперь ливиец стоял перед ним понурый, раздавленный, потерявший все — и Сципион проникся к нему жалостью. Отныне Публий обращался с ним не как с пленником, но как с гостем. Сифакс не только не был связан, но ходил повсюду, имел приличествующую его сану свиту и, по словам античных авторов, был у Сципиона в таком же почете, как Крез у Кира (Diod., XXVII, 6, 1–2; Арр. Lyb., 116; Liv., XXIX, 24)[84].{35}
Когда они остались одни, Сципион сказал с горьким чувством:
— Какой демон затмил твой разум? Ведь ты был моим другом и сам убеждал меня приехать в Африку, а теперь солгал перед богами, именем которых мне клялся!
— То Софонисба, дочь Газдрубала, которую полюбил я на свою погибель, — отвечал пленный царь.{36} Его утешает только одно, мрачно прибавил Сифакс, эта женщина вошла теперь в дом Масиниссы, его злейшего врага. Она сведет и его с ума, сделает врагом римлян, и он погибнет, как погиб Сифакс (Арр. Lyb., 114–115; ср.: Liv. ibid.; Diod., XXVII, 6).
Обеспокоили ли Сципиона эти зловещие пророчества, возмутила ли его наглость Масиниссы, который женился на супруге Сифакса (Liv., XXX, 14), только он решил положить конец этой истории.
Тем временем из Цирты вернулись Лелий с Масиниссой. Нумидиец пребывал между страхом и надеждой и робко заглядывал в глаза Сципиона. Но прочесть в них ничего не смог. Римский военачальник созвал всех солдат на собрание и при всех осыпал Лелия и особенно Масиниссу самыми лестными похвалами, до небес превознося их доблесть и военное искусство. О прекрасной дочери Газдрубала не было сказано ни слова. Масинисса приободрился. Но когда все разошлись, Публий взял Масиниссу за руку и сказал, что ему необходимо поговорить с ним наедине. О чем они говорили, нам неизвестно, но совершенно ясно, что Публий настаивал на том, чтобы нумидиец возвратил Софонисбу. Масинисса плакал навзрыд и попросил разрешения подумать. Это Публий ему разрешил.
