Каждая реплика в этом фильме напоминала ей о собственной жизни. «А ты безукоризненно говоришь по-французски», — замечает Михель, когда они встречаются на парижском вокзале. Даже эта вполне обычная фраза несла в себе тайный смысл. Давид часто вышучивал ошибки матери, демонстрируя своё безупречное знание французского языка. О произношении шла речь и во время их последней встречи. Потому она едва сдерживала слезы, когда слышала эту заурядную реплику. Жизнь и вымысел обрели в этой картине опасную близость.
Каждую минуту Роми приходилось преодолевать себя. У неё сложились напряжённые отношения с юным актером Венделином Вернером, исполнявшим роль Макса в отрочестве. Она понимала, что несправедлива к нему, но сердце не могло смириться с тем, что этот мальчик жив, а Давид мёртв. Несмотря на опыт, она чувствовала себя крайне неуверенно в тех сценах, где нужно было показать по отношению к Максу симпатию и доброту. Ей долго не давалась одна из центральных сцен — встреча Рождества в ресторане отеля «Георг V». Здесь нет ни одного плана, в котором можно было бы увидеть рядом Эльзу и Макса. Этот длинный эпизод строится на чередовании крупных планов. План Роми — план мальчика. Складывается впечатление, что они даже не сидели рядом. Судя по всему, этот эпизод был создан за монтажным столом, а не отснят в павильоне. Роми любила ходить в ресторан с Давидом. Именно здесь она особенно остро ощущала, как рос её сын, как мужал, как постепенно усваивал повадки взрослого мужчины, как покровительственно вёл себя по отношению к ней. Потому ей было невыносимо видеть рядом с собой чужого подростка.
Во второй части сцены Макс встаёт из-за стола, берёт скрипку из рук цыгана и начинает играть печальную мелодию. Эльза слышит первые звуки и не может сдержать слез. Проходит минута — и её тело сотрясается от конвульсивных рыданий. Никогда прежде Роми не приходилось так много плакать на съёмочной площадке, и никогда это не давалось ей так легко. Наверно, и в этой сцене она оплакивала своего безвременно погибшего сына. Слишком свежа была боль утраты, чтобы можно было забыть о ней. Исполняя эту роль, так остро напоминавшую собственную жизнь, Роми Шнайдер совершала актёрский подвиг.
Она привыкла вкладывать в работу все свои силы, жить удвоенными темпами. Состояние покоя было для нее гибельно, и она вновь бралась за новую роль, чтобы познать великую радость творчества. Глубоко раненная смертью сына, она нашла в себе силы выйти на съёмочную площадку, чтобы снять фильм, посвящённый ему. Это был последний, быть может, самый великий акт преодоления собственной слабости. Из таких актов, по сути дела, состояла вся её жизнь, ибо профессия актера, судя по всему, воспринималась ею не только как великое счастье, но и как великая жертва. Своего отца, Вольфа Альбах-Ретти, она уважала за то, что, даже испытывая непереносимую боль в сердце, он продолжал играть на сцене и позволил увезти себя в больницу после того, как закрылся занавес и зрители стали покидать зал.
Роми Шнайдер была не только красивой женщиной, талантливой актрисой, но и волевым человеком.
«С самого начала я стремилась наверх. После первого фильма я сказала матери: «Хочу стать великой и никогда не остановлюсь на полпути»[108]. Она добилась поставленной цели. Но какой ценой!..
Фильм «Прохожая из Сан-Суси» наглядно показывает, что тоска разрушает людей так же безжалостно, как и физическая смерть. После разлуки с Михелем Эльза медленно агонизировала. По свидетельству очевидцев, то же самое происходило и с Роми после смерти Давида. Она ходила, двигалась, встречалась с другими людьми, порой даже улыбалась, но делала это чисто автоматически. Мотор работал, правда, с перебоями. Чтобы скоротать бессонные ночи, она писала письма знакомым и записки членам съёмочного коллектива, а потом в темноте отеля подсовывала их под двери. Однажды она сообщила своей подруге: «Давид в полном порядке. Он теперь у меня». На её лице блуждала загадочная улыбка. Похоже, она действительно верила в возвращение сына, потому что на протяжении многих часов могла вести с ним беседы. По-видимому, её посещали галлюцинации. Возможно, это была защита от непереносимой душевной травмы.
Премьера фильма «Прохожая из Сан-Суси» состоялась 15 апреля 1982 года. На его первых кадрах значится посвящение: «Давиду и его отцу». С полным на то основанием к нему можно добавить ещё два слова — «его матери».
Роми медленно угасала. Вот что рассказывает о последних месяцах жизни актрисы Мария Шелл: «Мы встретились на съёмках «Прохожей из Сан-Суси» и прожили несколько дней в одном отеле. Вся её комната была завешана фотографиями Давида и Сары, они были без рамок, порядком выцветшие на солнце, скрученные. Ещё были фотографии Лорена Петена. Эта встреча меня успокоила. Мне казалось, что смерть Давида она перенесла. Она рассказывала о своей любви к Лорену. Показывала, как было обезображено её бедное тело операцией на почке.
...Когда исчезают душевные силы, жизнь становится бессмысленной»[109].
Душевные силы покинули актрису, но она стремилась жить любой ценой. Потеряв одного ребёнка, не могла допустить того, чтобы и второй её ребёнок рос сиротой. «Жизнь должна идти дальше. Конечно, наступают моменты, когда хочется, чтобы занавес упал и ты смог бросить свою профессию. Но у меня есть ответственность перед семьёй, ведь я не одна. Потому жизнь должна продолжаться. Я буду стараться идти дальше, не стоять на месте»[110], — признавалась она.
После окончания съёмок в январе 1982 года Роми, Сара и Лорен поехали отдыхать на Сейшельские острова. Она много плавала, загорала. К ней стал возвращаться сон. Весной 1982 года Роми купила деревенский дом в деревне Буасси в 49 километрах от Парижа. Свершилась её мечта о родовом гнезде, где она мечтала состариться в окружении детей и внуков, кошек и собак, а также цветов, взращённых собственными руками.
Дом располагался на окраине маленькой деревни, в которой проживали три сотни жителей. Роми разбила сад, посадила цветы, завела несколько собак и кошек. Она старалась не бывать в Париже. Что-то её удерживало от контакта с другими людьми. На деревенском кладбище она купила место для Давида, не предполагая, что очень скоро оно понадобится ей самой.
Сердце Роми Шнайдер остановилось 29 мая 1982 года в пять часов утра. Ей было сорок три года.
Накануне вечером они с Лореном вернулись из ресторана. Роми не хотелось спать, и она села писать ответ женскому журналу. Когда утром Лорен вошел в комнату, Роми продолжала сидеть у стола, но сердце её не билось.
