Не успел командующий как следует умыться перед ужином, приготовленным у командира истребительного полка, как примчался виновник переполоха в стане ищеек:
— Товарищ генерал-лейтенант, майор Федоров явился по Вашему приказанию.
— Покушал? За дело. Садись в самолет и — на аэродром в Торжок. Там его поставь, куда покажет начальник штаба резервного полка. А сам на связном прилетай в Бошарово. Там мой командный пункт. Я буду там. Счастливо.
— Есть, — развернулся Иван и в дверях столкнулся плечом в плечо с рослым армейским капитаном с красным околышком на фуражке.
— Здрасте, я ваша тетя, — улыбнулся капитан, разглядывая презентабельного незнакомца в берете. — Рад познакомиться. Пащенко.
— Виноват. Очень приятно. Честь имею, — увернулся Иван от знакомства, уступая дорогу вошедшему.
Проскользнув мимо и пролетев, как ошпаренный, тамбур, на выходе он увидел второго представителя военной жандармерии.
Замедлив шаг, он намерился и здесь прошмыгнуть мимо, не задерживая внимания на ком бы то ни было.
— Минуточку, — выставил руку, как шлагбаум, старательный сыщик московского управления политического сыска. — Я вас знаю.
— Не имею чести, — угрюмо процедил Иван, упершись в плечо заступившему дорогу. — Руки! — конвульсивно дернулся кулак, удерживаемый вскипевшим благоразумием.
Глаза Копировского, как и в том, далеком 38-м году во время потасовки по случаю награждения «испанцев», испуганно округлились, а туловище инстинктивно отпрянуло в сторону от воображаемого удара апперкотом снизу.
— Все равно далеко не уйдешь отсюда, — злобно оскалился шпик.
— А яне собираюсь уходить, — с нотками примирения отпарировал боксер довоенной поры.
На командный пункт Громов прилетел к вечеру, заказал ужин на двоих и принялся просматривать донесения за истекший день, делая сразу пометки для предстоящих распоряжений и приказов.
Покончив с неотложными делами бумажной канцелярии и справившись по телефону о ходе переподготовки летчиков-истребителей на штурмовиков, командующий попросил ординарца привести от связистов новичка.
Федоров переступил порог КП, теряясь в догадках, чем закончилась встреча Громова с представителями службы государственной безопасности. Но с первой же минуты, с попытки доложить по-форме, Михаил Михайлович отсек официальный тон общения: «Отставить!» И гораздо тише, даже вкрадчиво, пригласил за стол, что не могло не служить добрым знаком в сложной обстановке вокруг его криминального поступка.
— Рассказывай, где пропадал больше года, как попал к нам? Это важно для дела. Чтобы оправдать твое поведение, я должен знать всю подноготную твоего появления у нас, — раскрылся генерал после того, как выпили за встречу по стопочке «зверобойчика», настоянного на спирту.
И Федоров, изредка черпая ложкой окрошку со снетками, которую уже и забыл, где и когда ел, поведал свою историю: как попал в Китай, как начал писать рапорты во все инстанции, чтобы его направили на фронт; как в конце концов ему разрешили вернуться на Родину, но не на фронт, а в Нижний Новгород, где потерял все надежды влиться в первые ряды защитников отечества; как от оружейника Вахмистрова прослышал об испытании пушки на Калининском фронте; как от безысходности закрутил мертвые петли под мостом на Оке, а потом и пустился наутек «по компасу Кагановича» прямо на запад; как на исходе бензина решил заправиться, чтобы спокойно искать места дислокациии истребительной авиации; как избавлялся от мнимых и взаправдашних преследователей, посланных вдогонку.
— Н-да-с. Понимаю, — откинувшись на спинку стула, затеребил пальцами на груди командарм. — Ты рвался сразиться с врагом лично. Это похвально. Но мне хочется, чтобы ты привил молодым пилотам навыки высшего пилотажа. Один в поле — не воин. Один не может решить исход битвы, как бы ни был он храбр и силен. А вот если навалиться на врага по высшим правилам пилотажа всей армией — это будет уже совсем другая музыка. Согласен? Чудесно. Я назначаю тебя старшим инспектором по технике пилотирования и временно исполняющим обязанности заместителя, вместо Байдукова. Так мне легче тебя оградить от дурошлепов из эНКэВэДэ.
— А вот и Георгий Филиппович, легкий на помине, — возгласил чуть разомлевший командарм, поднимаясь навстречу своему помощнику. — Опоздал, дорогой. Мы все съели. Ты видишь, кто ко мне прилетел?
— Пока вижу. Да я на минутку заскочил к вам, Михаил Михайлович. Попрощаться.
— Спасибо. Передай ему сначала свои дела, а потом попрощаемся, Юра, по-людски, по-военному.
Обменявшись планшетками и доложив, скорее ради формальности, чем необходимости, о сдаче и приеме обязанностей заместителя по технике пилотирования, боевые товарищи выпили за успех каждого на своем посту и закусили остатками снеди.
Глава 7
Между Сциллой и Харибдой
Обустроившись на месте главного инспектора пилотажа, Иван Федоров избрал своим постоянным местом пребывания аэродром в городе Торжке, куда поступали новые самолеты на пополнение армии и где находился центр по улучшению профессиональных навыков необстрелянных летчиков.
Знакомясь с положением дел на местах, он побывал на всех аэродромах, но чаще всего стремился быть в полках истребительной авиации, расквартированных ближе к фронту, чтобы при любом удобном случае взмыть в воздух, что, собственно, не входило в его обязанности да и не поощрялось командованием. Сбитые им самолеты зачислялись на счет соответствующего полка, бригады, а вот записать победу на его имя было очень сложно. И не потому, что его имя не значилось ни в одном из списков личного состава эскадрильи или полка, а потому что на фронте он находился как бы в подвешенном состоянии, временно, до получения особых санкций вышестоящих организаций: наркомата авиационной промышленности и главного штаба военно-воздушных сил. Да он и не беспокоился о каком-то учете побед. Не в его характере было заботиться о бумажной волоките с записями в вахтенном журнале подразделений. Гордость не позволяла ему вмешиваться в порядок какой-то регистрации одержанных побед. Тем более, что он порой сам открещивался от них, отдавал их своим ведомым, которых менял в каждой новой своей ипостаси, как знатная дама перчатки.
На радостях, что он обрел право непосредственно драться с врагом, новоиспеченный заместитель много летал, тщательно следил за вражеской авиацией, всячески старался быть в гуще воздушных сражений, но мало занимался канцелярщиной, запустил переписку с частями и подразделениями, не составлял своевременно отчеты, донесения, проекты приказов и вообще недооценивал значение документации, считал ее излишней роскошью в условиях фронта, что не могло не вызывать у Громова определенного раздражения. Однако командарм любил его за романтическую настроенность ума, за готовность в любую минуту кинуться в огонь и воду по приказу шефа и потому терпел его партизанские замашки и недочеты в работе.
