Остро критические репортажи Ежелева о противостоянии Исаакиевской площади Мариинскому дворцу, где размещался горисполком, вызывали у отцов города глухое раздражение. Журналист первым понял, что старые здания — достояние каждого жителя Ленинграда и решать судьбу опустевших дворцов, не посоветовавшись с народом, уже невозможно.
Масла в огонь подливали все новые подробности, которые корреспондент приводил в своих публикациях. Уже после того, как мощные тягачи взревели моторами и одновременно рванули в разные стороны зацепленные через пробитые в стенах отверстия стальные тросы, стало известно, что существовал и другой вариант реконструкции гостиницы. Им предусматривалось сохранение старого здания. Оказывается, оба варианта рассматривались в качестве приемлемых. К сожалению, обсуждение велось узким кругом лиц, в основном хозяйственниками, и это предопределило судьбу второго варианта. Первый был признан более экономичным. Опоздала и телеграмма из Министерства культуры. Она пришла в горисполком служебным телексом лишь 27 марта, через десять дней после коллективного заявления ленинградцев. «Англетер» к тому времени уже не существовал. Телеграмма же предписывала незамедлительно остановить работы по сносу здания гостиницы.
Немудрено, что человека, осмелившегося обнародовать эти сведения в «Известиях», отцы города потребовали убрать из Ленинграда. Помнится, один из хозяев просторных кабинетов, испытующе посмотрев на представителя ЦК, произнес:
— А вы переведите его в Хельсинки. Корреспондентом по Финляндии. Он еще вам спасибо скажет.
Чиновничий ум изворотлив. Изощренных способов убрать с дороги неугодного человека было десятки.
И тем не менее Ежелев остался в Ленинграде. Мы не отдали принципиального журналиста на расправу, вступились за него и за редакцию.
Я мог бы привести немало подобных случаев. Приходилось ездить и в Днепропетровск — на родину Брежнева, и в Ставрополь — на родину Горбачева, в Калужскую и Смоленскую области, в Киргизию и Казахстан, на Дальний Восток по десяткам других адресов, где критику зажимали, а журналистов преследовали. Мы не давали в обиду даже работников заводских газет — а их в стране было свыше десяти тысяч, от имени ЦК требовали оградить их от преследований и травли. А ведь кроме заводских были тысячи газет совхозных и колхозных, вузовских, транспортных, сферы торговли и бытового обслуживания. Ни один тревожный сигнал не оставался без нашего внимания.
Записи для себя
24 сентября. Сегодня жена улетела в Екатеринбург (по-старому, Свердловск). Вскочили рано, сын собирался в Душанбе, там чрезвычайное положение, очевидно, в ночь сегодня улетит, поэтому начало дня было какое-то сумбурное. С утра повел дочку в школу. На Кутузовском проспекте возле киоска увидел дородного господина в шикарной джинсе. В бороде. Это Лешка Струков, однокурсник по ВПШ, в последнее время редактор отдела одной из ведущих центральных газет.
— Ты девушку в школу ведешь? Вон там моя машина красная. На обратном пути встретимся. Я давно тебя ищу.
Отвел Олю. Иду обратно, смотрю, красные «Жигули» ко мне двигаются. Лешка.
Усадил меня в машину. Он живет на Кутузовке возле Триумфальной арки. Привез к себе. Угостил кофе. Жена Зина. Старушка бабушка.
Зина (работает в Министерстве труда):
— У меня есть начальница. Кто она такая? Давным-давно пришла из ЦК. До этого работала в Донбассе, руководила обкомом. Я сказала: подчиняться ей не буду.
А кто она такая сама? Наверное, лучше, чем ее начальница.
В общем, Лешка ушел из своей газеты 12 августа. Создал ассоциацию военных министерств. Зарегистрировал газету «Наши крылья». Приглашает меня первым замом. Но — чувствует, что после путча все пошло шиворот-навыворот. Некогда могущественные ведомства рушатся. Что будет — неизвестно.
По настроению его жены понял — злорадствуют оба. По поводу моего падения.
После обеда поехал в один ведомственный журнал. Кис, старый редактор, в бороде. В следующем году ему шестьдесят. Во время беседы зашел первый зам. главного редактора Старооткрыткин. Боже мой, какой вид, какой тон, какая значимость. Да я и не знал о их существовании, когда функционировал.
Маленький столик. Залит водой. У Киса дрожат руки. Пьет кофе. Я отказался. Не могу в этой антисанитарной обстановке.
Вечером позвонила моя бывшая сотрудница. По секрету сказала:
— А знаете, что Яшина не было в списках тех, кого надо трудоустраивать?
Позвонил приятелю из общего отдела. Подтвердил, что Орлов остается и он. Яшина тоже берут новые власти.
Потом набрал номер одного из руководящих работников журнала «Коммунист», сменившего свое название на «Свободная мысль». Разговор получился сухой:
— Вы работу ищете? Я могу порекомендовать вам пару изданий…
— А у вас ничего нет? Ведь я вам звоню…
— Нет, у нас журнал научный. Публицистики нет.
Вот так.
А Орлов, Орлов-то. Был в августе в отпуске. В Сочи. Впервые, в кои-то века, собралось Политбюро. И он прервал отпуск, примчался в ЦК. Зачем он нужен? Сидит в зале заседаний. И молчит. А сейчас вот в аппарате демократического правительства РСФСР. Был самым глубоким ортодоксом, самым партийным партийцем.
Горби взял к себе пресс-секретарем Андрея Грачева. Из ЦК КПСС. Того, кто рассчитывал на эту должность, опять проигнорировали.
26 сентября. В ночь на позавчера улетел в Душанбе сын. Там введено чрезвычайное положение. Посидели с ним хорошо, о многом поговорили. Редко бывают моменты, чтобы спокойно и откровенно обо всем поговорить.
Вчера день какой-то был сумасбродный. Пировали с дочкой, ели соленые орешки, которые я привез из Греции — лежали в шкафу, совсем о них забыли, — и пели белорусские народные песни. Ей-богу, хорошие дети у меня.
Говорил много по телефону. С Наилем Бариевичем Биккениным — главным редактором бывшего журнала «Коммунист», а сейчас — «Свободная мысль». Сказал, что у него нет времени. Потом как-нибудь со мной потолкует. А мы с ним, между прочим, работали в «Волынском» почти месяц, и на Секретариатах всегда встречались и дружелюбно разговаривали.
Позвонил Масленникову Аркадию Африкановичу — руководителю пресс-службы Верховного Совета СССР. Первая реакция:
— Я очень занят, пишу сложную бумагу.
Он был руководителем пресс-службы Президента СССР. Потом перешел в союзный парламент.
— Помните, в прошлом году вы высокомерно, с чувством превосходства, отказались идти ко мне в замы? Мол, партия будет всеми нами руководить.
