и повоевать немного в новом бою. Время от времени Елисей Копцов ходил в боевые операции, и Бакланов разрешал ему это делать, чтобы солдат освежался в сражениях. Елисей и сам любил ходить в бой: после того ему лучше было жить в полку и он чувствовал себя более нормально.
– Хорошо, Елисей, ступай подерись, – согласился Алексей Алексеевич, – а я завтра утром сам чай заваривать не буду, я тебя дождусь.
– Обождите меня, товарищ полковник. Я после боя враз явлюсь, как и всегда допрежде было.
Бакланов улыбнулся.
– Я обожду, Елисей. А ты скажи, что есть три?
– В каждой операции положено иметь три части, товарищ полковник: разведка, план и выполнение – вот что три!
– А что есть четыре?
– А четыре, когда все три части были правильны, а противник сделал свое противоречие, и нужно делать на четвертое поправку выполнения, – вот что четыре!
«Верно, – подумал полковник. – В поправке выполнения самое главное в бою и бывает».
– Ступай, Елисей, и поправь огнем, штыком и гранатой мою ошибку!..
Елисей вышел наружу и прислушался. Вдалеке, за городом, били пушки. По звуку можно было различить стрельбу противотанковой артиллерии и удары танковых пушек.
Командир запасного батальона сообщил Бакланову по телефону, что против его расположения снова появились танки, теперь их было уже восемь, и за ними шла пехота, числом до батальона.
Новая контратака немцев не могла быть предвидена, но и ее можно заставить служить главной задаче; контратака даже облегчала тактическое решение основной задачи.
Бакланов посмотрел на часы. Сейчас ровно восемнадцать. Немцы упреждали Бакланова всего на двадцать минут.
– Ну что ж, – решил полковник, – и мы поторопимся… Сдерживайте их пока своими средствами! – указал он командиру западного. – Сейчас я вам помогу.
Над блиндажом просвистел снаряд и разорвался поодаль. Из города открыли огонь немецкие импровизированные доты. Немцы поддерживали из города свои контратакующие танки и вели еще редкий огонь по другим целям.
Бакланов спросил по телефону у Кузьмина:
– Сколько сейчас всего работает огневых точек у противника?
Артиллерист ответил, что – одиннадцать.
– А сколько из них старых точек, определенных прежде?
– Старых всего пять, – ответил Кузьмин.
– А как расположены новые точки?
– Тесно к старым, Алексей Алексеевич, и вперемежку с ними. Даю вам их, наносите.
Бакланов нанес на план города шесть новых огневых точек. Они все были в пределах тех зданий, которые получил Чернов при задаче. Всего таких зданий, сообщавшихся с подземным лабиринтом, было двадцать два. Это число установил Бакланов на основании данных артиллеристов, а также характера зданий и их расположения.
– Начинаем, Евтихий Павлович, немедленно. Весь план упреждается на двадцать минут вперед.
– Законное дело! – обрадовался артиллерист.
Пришел майор Годнев. Бакланов дал ему поправку в первоначальный план и направил к полковнику Кузьмину.
Через несколько минут артиллерист позвонил Бакланову.
– Задача ясна, товарищ полковник. Красивое дело будет, все по закону получится.
– Давайте, Евтихий Павлович, давайте покрепче, погуще огня и побольше скорости самоходкам!..
Бакланов закрыл глаза, воображая то, что сейчас начнет происходить в натуре, в действительности, что он уже пережил незадолго в мысли и в чувстве, когда задумывал эту операцию.
Раздался знакомый голос своей артиллерии, столько раз уже слышанный, но каждый раз волнующий и влекущий, как новая музыка.
Все двадцать два здания, в которых могли существовать «бродячие» доты противника, были одновременно накрыты нашим огнем тяжелых калибров. Но по одному кварталу города в северной части велся редкий огонь из легких полевых калибров – там находился въезд в подземный лабиринт. Такой редкий огонь был назначен Баклановым. По сигналу ракетой командира самоходок этот огонь в определенный момент должен быть вовсе прекращен, – именно тогда, когда наши самоходки погонят назад танки противника, вышедшие против западного батальона.
Бакланов указал Кузьмину в поправке первоначального плана, чтобы Кузьмин выслал в распоряжение нашего западного батальона десять самоходок или сколько он может, но – побольше. Эти самоходные пушки должны отбить контратакующие танки противника и направиться в их преследование; пехотой же, следовавшей за танками, займется наш западный батальон на ее истребление. Танки противника, которые еще останутся на ходу, пойдут, наверное, в укрытие под землю, откуда они и вышли до того.
Однако въезд под землю возле готической башни накрыт нашим мощным огнем; другой въезд в лабиринт, что в северном квартале города, будет свободен от огня – туда и пойдут оставшиеся танки, желая себе спасения. Вслед за ними, хотя бы в упор, броня в броню, должны ворваться наши самоходки, они имеют задачу – прямо идти под землю, двигаясь вперед, пока работают гусеницы, и ведя огонь перед собой во тьму лабиринта. За самоходками, когда их движение в глубину лабиринта станет невозможным, проникнет далее рота из штурмового батальона Чернова. Штурмовые группы Чернова сойдут с брони, когда машины остановятся, и будут драться с противником в тесном, рукопашном бою, идя под землею все время вперед, к центральной части города, навстречу своим.
Пока Кузьмин ведет пушечный огонь наверху, остальные штурмовые группы Чернова и приданные ему подразделения из резервного батальона накапливаются к исходному рубежу, невдалеке от зоны «бродячих» дотов. После прекращения работы нашей артиллерии и обмена ракетными сигналами эти штурмовые группы одновременно блокируют все двадцать два здания-дота, сообщающиеся с их общей подземной питательной системой – лабиринтом. Там, где еще уцелеют отдельные солдаты из огневых расчетов противника, они уничтожаются штурмовыми группами. Затем штурмовые группы проникают по вертикальным проходам под землю и ведут бой в лабиринте, двигаясь к северному выходу из-под земли, навстречу своим.
Бакланов, собственно, спроектировал бой на охват противника с флангов, – с той разницей, что вся операция происходит не на горизонтальной плоскости, а по вертикали. Одним флангом противника является северный выход лабиринта, а другим – двадцать два наземных здания. Полковник, однако, понимал, что его решение о бое «по вертикали» не исчерпывается геометрическими координатами, а меняет в его пользу самое существо операции.
Командир верил в точность своего замысла и в отважную душу своих бойцов, и все же он с трудом переживал сейчас волнение своего сердца.
И подлинно, верно ли то, что лабиринт имеет лишь два больших выхода – на севере города и у готической башни? А если таких выходов три или четыре?
Бакланова беспокоило это соображение, но он не боялся такой внезапности. Он понимал, что невозможно знать все с абсолютной достоверностью. Кто стремится лишь к абсолютному знанию, тот рискует ничего не узнать и обречен на бездействие.
Опасен был еще разрыв во времени: если проникновение в лабиринт с севера и через доты слишком не совпадает по сроку.
Много
