Петр смеялся от души и по старой привычке хлопал себя по коленям. Он всегда легко переходил на язык веселья и шуток. И Веннерстрем весьма ценил это качество своего куратора, поскольку и сам был тонким ценителем юмора.
Однако по возвращении в Стокгольм, будучи приглашенным на следующее утро к американскому послу для награждения орденом, он так и не сумел усмотреть хоть что-нибудь смешное в том, что происходит. Ему хорошо запомнился торжественный вечер, проведенный в приятном обществе на вилле посла: одновременно орденом награждался и командующий ВВС генерал Аксель Льюнгдаль.
Тем не менее юмора в этой ситуации было предостаточно. Ну разве не ирония судьбы, что награда американцев пришла именно по возвращении из Хельсинки?.. Только-только отработав с Петром, Стиг стоял теперь посреди большого приемного зала резиденции, а посол собственноручно прикреплял к его груди американский орден. И от усердия даже высунул кончик языка, потому что никак не мог проткнуть толстое сукно униформы… Все это было настолько несообразным, что невольная шальная мысль мелькнула в голове Веннерстрема: «И орден – не тот, и человеку – не тому».
В награждении не было ничего необычного. Традиционно все атташе посольств удостаивались такой чести по окончании срока командировки. Но Стигу все же виделось в этом нечто примечательное. Глядя на собравшихся, он ощущал себя в острой изоляции: он не был одним из них, он был «лазутчиком», и знал так много, как никто другой…
Связь с Центром приняла те же формы, что и в Вашингтоне: теперь контакты со шведским агентом поддерживал советский военный атташе Семен Ющенко, а для донесений, как обычно, использовалась фотопленка, которую проявляли в Москве. Отличие было в одном: в Стокгольме Стиг использовал только специальную пленку с засекреченным способом проявления.
Фотографирование не представляло для него большой проблемы. Всю аппаратуру он захватил из Штатов домой, поскольку она была его собственной. В Вашингтоне приходилось заниматься этим на работе, что не вызывало подозрений, так как входило в официальные служебные обязанности. Но в командной экспедиции Стокгольма дело обстояло иначе. Тут Веннерстрем вынужден был уединяться на вилле, где жил. К счастью, она оказалась довольно просторной, и внизу нашлась небольшая комната, чтобы устроить фотолабораторию. Перемешанная с разными инструментами и старьем, аппаратура выглядела кучей хлама, снесенного сюда за ненадобностью.
Это, в числе прочего, дало впоследствии повод окутать его облик всякими «странностями». Причиной, скорее всего, стали хитроумно наводящие вопросы полиции.
Не могу сдержать усмешку, когда восстанавливаю в памяти, что мне приписывали. СЭПО удалось, например, раздобыть двух свидетелей – один из которых ни много ни мало генерал ВВС! Оба дали показания, что видели в моем доме вмурованный в стену сейф, спрятанный якобы за картиной. Несмотря на то, что стены просвечивали рентгеном, полиция не нашла никакого сейфа, ибо его просто никогда не существовало.
Еще кое-кто рассказывал, что у меня, как у Синей бороды, была «тайная комната», всегда закрытая. Да, действительно, в подвале имелось одно закрытое помещение. Можно назвать его и таинственным – из-за массивной железной двери и надежного замка. Такая предосторожность против грабителей была оправданна: там хранились вина, крепкие напитки и столовое серебро. Но назвать этот подвал тайником можно было только основательно в нем «наугощавшись».
«Значит, должна быть другая комната, в которой можно уединяться», – решила полиция. На сей раз «загадочной» стала каморка, где хранилась фотоаппаратура. Но объяснялось все просто: здесь на полу стоял небольшой металлический ящик, в который я складывал семейные счета. Иногда я просматривал их на игровом столике, но расположиться попросторней мешала приоткрытая дверь. После того как столик несколько раз опрокинулся, я стал запираться, не придавая этому никакого значения.
Как уже говорил, фотографировал я тут же. Но у меня не было необходимости прятаться, потому что я всегда выбирал время, когда никого не было дома. Работал быстро. Привычное дело занимало минут пятнадцать, редко – полчаса. Иногда я делал это по ночам, когда все в доме спали. И никогда не беспокоился…
Но Отто Даниэльссон уже плел свою сеть и терпеливо ждал моих ошибок.
По сравнению с Вашингтоном и Москвой, способы связи в Стокгольме были значительно упрощены. Никаких долгих загородных поездок к «почтовым ящикам», никаких конспиративных встреч. Наше с Ющенко положение сталкивало нас гораздо чаще, чем требовала нелегальная работа. «Метод рукопожатий» стал самым ходовым. А если требовалось передать более крупные вещи – Ющенко всегда мог, не привлекая внимания, прибыть в командную экспедицию по вполне легальной причине и получить заодно секретный пакет. Казалось, он специально держал массу «открытых» дел про запас, чтобы использовать их в нужный момент. Иногда мы применяли совершенно новый для меня способ передачи. «Метод шкафчика», как мы его называли. Он был до примитивности прост: у обоих имелись ключи к одному и тому же шкафчику или ящичку, установленному в надежном месте. Например, в моем или в его доме, даже в посольстве или в квартире какого-нибудь советского дипломата. Дома у Ющенко мы использовали «тайничок», встроенный в ванной комнате…
Сейчас, написав это, я припомнил вдруг эпизод, в котором такой ящичек как раз и сыграл главную роль.
Однажды вечером мы сражались в бридж на квартире у Ющенко. Гостями были только шведы. Я отправился в туалет, затем вымыл руки в ванной, где и положил пакет в «тайничок». Едва я вышел, туда удивительно быстро устремился другой шведский офицер и заперся изнутри. Я знал, что он тесно связан с СЭПО. Затрудняюсь сказать, принадлежал ли он к команде Даниэльссона? Отправился ли в ванную специально, чтобы определить, не спрятал ли я чего-нибудь? Во всяком случае, шкафчик он не вскрыл. Через некоторое время Ющенко условным жестом дал мне понять, что забрал пакет.
В феврале 1958 года, прежде чем Стиг, с его точки зрения, успел наработать хоть что-то серьезное, от Петра Павловича через Ющенко поступил запрос: нельзя ли обычным радиоприемником прослушать на указанной частоте одну русскую станцию и определить качество приема? Задание агент выполнил – станция, о которой шла речь, принималась довольно прилично. Правда, иногда сила звука понижалась, но затем вновь восстанавливалась – единственная, пожалуй, «закавыка». Веннерстрем передал свой ответ через Ющенко. Его, в общем-то, не особенно интересовало, какова цель порученной проверки. Рано или поздно это все равно прояснится. Но прояснилось месяц спустя при довольно сенсационных для шведа обстоятельствах и в крайне примечательном месте – в Восточном Берлине.
