— Я отослала моего Шуазеля, когда же дойдет очередь до вашего?»
Но Людовик XV все еще находился в нерешительности, конец которой положили лишь доводы о том, что война с Англией будет неминуема, если де Шуазель сохранит свой пост. Король хотел мира и понимал, что Франция к войне не готова. В результате 24 декабря 1770 года он все же отправил де Шуазеля в отставку, сослав в его владения в Шантелу, замок де Шуазеля вблизи Амбуаза.
Итак, мадам дю Барри победила в этой изнурительной борьбе. Бывший министр без возражений собрал свои вещи и уехал. При этом фаворитка, навлекшая на де Шуазеля опалу, не испытывала ни угрызений совести, ни злых чувств, какие она вполне могла бы питать к де Шуазелю и его сестре за их презрение и суровость. Для нее это уже был пройденный этап, и он ее уже совсем не интересовал.
Настоящий триумф испытывали люди, стоявшие за ее спиной. Теперь, когда де Шуазеля не стало, они принялись за парламент. И здесь мадам дю Барри должна была помочь им, склонив на их сторону короля. Если верить рассказам современников, фаворитка довольно драматическим способом воздействовала на воображение короля, заставив его капитулировать. Она якобы вывесила в своих апартаментах портрет английского короля Карла I и каждый день, указывая Людовику XV на картину, повторяла:
— Вы видите этот портрет? Если вы оставите парламент, он отрубит вам голову так же, как английский парламент поступил с королем Карлом.
По-видимому, это вымышленный рассказ. Или слишком уж приукрашенный драматическими подробностями. В действительности, в связи с «излишествами» парламента, не так уж и трудно было убедить короля в необходимости укротить этот мятежный источник оппозиции. В январе 1771 года была проведена жесткая реформа: парламент разогнали и собрали в новом составе, очистив от продажности, сократив его функции и поставив под контроль специально утвержденного министерства.
Победа над Марией-Антуанеттой
Как только де Шуазель покинул Версаль, мадам дю Барри затеяла интригу с целью назначить на пост министра иностранных дел герцога д’Эгийона, которого злые языки называли ее любовником.
Так ли это было на самом деле? Никто точно не знает. В любом случае, многие современники в этом не сомневались, ибо Людовик XV уже давно не был в той форме, которая нравится дамам, а сам герцог был верной опорой фаворитки и был всегда готов подставить ей свое плечо.
И вот в июне 1771 года король поручил герцогу д’Эгийону управление министерством иностранных дел. Мария-Антуанетта была этим фактом очень опечалена, так как точно знала, что новый министр, ненавидевший своего предшественника де Шуазеля, задумал переиначить политику страны и саботировать франко-австрийский союз — детище маркизы де Помпадур и опального де Шуазеля. Думать так у нее были все основания: вступив на должность, д’Эгийон даже не удосужился назначить посла в Вену, в то время как Австрию в Париже представлял один из самых опытных ее дипломатов граф де Мерси-Аржанто. От подобных нововведений следовало ждать самого худшего.
Мария-Антуанетта прекрасно понимала, «откуда ноги растут», и это заставляло ее еще больше ненавидеть мадам дю Барри. Демонстрируя это, она совсем перестала ее замечать и каждый раз проходила мимо, поджав губки и глядя в сторону. Фаворитка пребывала в бешенстве. Двор, разумеется, страстно следил за этим сражением двух женщин: одних это забавляло, другие же отмечали мужество юной дофины.
Тем временем мадам дю Барри не выдержала и заявила королю, что не потерпит подобного отношения со стороны австриячки.
— Из меня ежедневно делают посмешище. Вы должны заставить эту рыжую девчонку со мной разговаривать! Так больше продолжаться не может. За нами следит весь двор, и я настаиваю на том, чтобы меня уважали!
Король пообещал решить этот вопрос, но положение его было довольно неловким, и он все тянул и тянул с решительными действиями. И тогда нетерпеливая фаворитка принялась действовать сама. Она пригласила графа де Мерси-Аржанто, оставила его ужинать и вскоре совершенно очаровала…
И вот уже австрийский посол получил задание направить свою юную соотечественницу на путь истинный. Короче говоря, он должен был объяснить неопытной в политике Марии-Антуанетте, что при французском дворе следует вести себя не так заносчиво. В завершение мадам дю Барри потребовала, чтобы посол сделал так, чтобы дофина обратилась к ней, неважно с чем, но этим бы она на глазах у всех признала свое поражение.
Посол обещал попробовать и явился к Марии-Антуанетте со словами:
— Если мадам Великая герцогиня своим поведением хочет показать, что она знает о роли графини дю Барри при дворе, ее достоинство требует того, чтобы она потребовала от короля запретить этой женщине появляться в ее окружении. Если, напротив, она не хочет замечать истинного статуса фаворитки, надо обращаться с ней ровно, как с любой придворной дамой, а когда представится случай — заговорить с ней, хотя бы один раз, чтобы не существовало повода для осложнений и без того сложной обстановки.
Мария-Антуанетта гордо покачала головой:
— Я никогда не заговорю с этой женщиной, это даже не обсуждается.
Посол был в отчаянии. Он начал объяснять дофине, что ее отношение к фаворитке может вызвать недовольство Людовика XV, а это, в свою очередь, может нарушить франко-австрийский союз. Но и этот аргумент не подействовал, и Мария-Антуанетта продолжила демонстративно презирать мадам дю Барри.
Политическая ситуация действительно складывалась весьма серьезная, и вскоре в дело вмешалась сама императрица Мария-Терезия, которая написала дочери строгое письмо следующего содержания:
«Я не могу больше молчать. Вам передали пожелание короля, а вы посмели не выполнить ваш долг. Какое вы можете привести достойное оправдание? Никакого! Вам следует видеть в дю Барри лишь даму, допущенную ко двору и к обществу короля. Вы — его первая подданная и должны служить при дворе примером послушания его воле. Если бы от вас требовались какие-то низости, фамильярность, то ни я, ни кто другой не посоветовали бы вам совершать это. Но нужно лишь безразличное слово, взгляд… И вовсе не для этой дамы…»
Мария-Антуанетта была изумлена, она не привыкла, чтобы ее добродетельная мать давала ей подобные советы. Заговорить с развратной женщиной! Нет! Внутри у нее все протестовало, но делать было нечего: мать говорила ей о благе Австрии, и она вынуждена была смириться. В начале января 1772 года она собрала всю свою волю в кулак, подошла к мадам дю Барри и с трудом выдавила из себя:
