Когда на берегу Волги отгремели последние залпы, группа местных женщин во главе с работницей Александрой Максимовной Черкасовой по своей инициативе взялась за восстановление "дома Павлова".
Один подвиг порождает другие. Это вполне закономерно для нашего общества. Народ поднял Павлова и его товарищей на подвиг. Подвиг Павлова вдохновил многих советских людей на героические дела. Именно в этом доме солдатской славы родилось замечательное движение, сыгравшее большую роль в восстановлении разрушенного войной города.
Но ту торцовую стену, что обращена к Волге, так и оставили непобеленной. По-прежнему, "по-военному" краснеет кирпич, а на бетонной части стены художественной резьбой начертаны бессмертные имена гвардейцев героического гарнизона и тех, кто стоит сейчас здесь, рядом со мной, и тех, кто не вернулся из своего последнего боя. А не вернулись многие: Александров, Черноголов, Собгайда, Довженко, Бондаренко, Хаит, Свирин, Чернышенко, Ефремов и другие. Не так давно старые раны оборвали жизнь гвардии рядового автоматчика Мосиашвили, а также одного из лучших снайперов Сталинградского фронта - Анатолия Чехова, часто "охотившегося" вот из этих окон.
Мы долго стоим в скорбном молчании, обнажив головы в память тех, кто никогда не станет с нами в строй.
- Пойдем по нашей улице? - спрашивает Глущенко.
- Разумеется, - говорим мы.
Мы, конечно, горды, что эта улица носит название нашей 13-й гвардейской дивизии. Высокие современной архитектуры дома, спешат на работу прохожие, бегут с портфелями и сумками школьники. Оказывается, ребята всех нас безошибочно узнают: "А этот дедушка с седыми усами Василий Сергеевич Глущенко!", "Вот тот - Яков Федотович Павлов", - раздаются детские голоса.
Каждому из нас кажется, что он у себя на родине.
Сзади под торопливыми шагами поскрипывает снег и слышен знакомый голос:
- Наконец-то, догнал!
Высокий, рослый, с обаятельной улыбкой на совсем неизменившемся лице командир передового отряда гвардии старший лейтенант Захар Петрович Червяков, как и всегда, весел и жизнерадостен.
Энергичные объятия, крепкие пожатия рук, веселые возгласы...
Наша сталинградская семья почти двадцать лет ничего не слыхала о нем. И вдруг его письмо. Читаю:
"...После ранения на привокзальной площади я был на излечении в городе Прокопьевске, Кемеровской области. Выздоровев, вновь командовал стрелковым батальоном, опять первым, в 26-й стрелковой бригаде. В октябре 1953 года демобилизовался. Сейчас живу и работаю в Харькове..."
Скупые строки, скромные слова. А ведь этот человек под сплошным огнем врага первым переправился через Волгу и первым вступил в бой, который со временем вылился в наступление дивизии, армии, фронта, в то, о чем всегда думал, к чему стремился и во что верил Захар Червяков - в победу.
Захар Петрович был первой жертвой этого боя, но воспитанный и обученный им батальон, помня приказ своего командира, - "Стоять насмерть!" - на две недели сковал столько сил наступавшего противника, уничтожил столько его живой силы и техники, что сорвал планы Паулюса захватить центральную часть города и пробиться к Волге и дал возможность дивизии организовать несокрушимую оборону.
Пожалуй, не будет преувеличением сказать, что батальон Червякова послужил для всех частей и подразделений дивизии, для каждого гвардейца образцом строгого исполнения приказа и долга и определил тем самым стиль наших дальнейших боевых действий.
...Мы проходим по центру города, по его просторному проспекту Ленина, со сверкающими витринами магазинов, с многоэтажными зданиями учреждений, школ, институтов и театров. Я не знаю, есть ли город с проспектом в семьдесят километров длины, но такого красавца-города, выросшего за несколько лет на месте руин, нигде на земле нет.
На площади Павших борцов, у вечного огня славы, в почетном карауле замер комсомольско-пионерский пост. Названа площадь так потому, что здесь похоронены героические защитники Царицына, зверски замученные белогвардейскими палачами в 1919 году.
В сентябре 1942 года эта площадь стала ареной жестоких кровопролитных боев, которые вела наша дивизия. На этом месте после Сталинградской битвы были погребены павшие воины - солдаты и офицеры 62-й и 64-й армий. Так прах первых жертв революции обагрен кровью героев, спасших завоевания революции от фашистов.
Есть здесь отдельная могила, которая во мне вызывает особую боль. После той памятной встречи в ночной волжской степи с Рубеном Ибаррури мы больше не виделись. В последние дни осени 1942 года у хутора Власовка в самый критический момент боя командир пулеметной роты Ибаррури поднял бойцов в контратаку и ликвидировал опасное положение на переднем крае, но при этом сам был тяжело ранен и в начале сентября скончался.
Гвардии капитану Рубену Руису Ибаррури посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.
Когда на Мамаевом кургане мы, пораженные величием архитектурно-скульптурного памятника-ансамбля героям Сталинградской битвы, остановились перед монументом "Скорбь", то он в моем представлении вызвал прежде всего образ той женщины, которую мы в Испании называли неистовой Пассионарней.
Я понимаю, что талантливый советский скульптор Е. В. Вучетич создал обобщенный образ матери, скорбящей над телом павшего сына, что в наш грозный век слишком много матерей с такой горькой участью, но я преклоняюсь перед Долорес Ибаррури, не только посвятившей всю свою жизнь революционной борьбе, поднявшей народ Испании на первую битву с фашизмом, но и воспитавшей в Рубене страстного бойца с врагами человечества.
"Лучше умереть стоя, чем жить на коленях", - говорила нам в Испании Долорес, и эти ее гордые слова стали девизом в короткой, но пламенной жизни Рубена.
У поэта Ярослава Смелякова есть проникновенные строки, обращенные к Долорес:
...Не Ваш ли сын под Сталинградом,
кончаясь от немецких ран,
шептал с уже померкшим взглядом:
"Но пасаран! Но пасаран!"
Как Вы когда-то заклинали
В тяжелом гуле фронтовом,
Мы устояли, устояли,
Стоим, как прежде, на своем,
И не на шаг не отступая,
Перед лицом враждебных стран
Мы всенародно утверждаем:
"Но пасаран! Но пасаран!"
В торжественном молчании мы стояли у Мамаева кургана, когда-то штурмом взятого полком майора Долгова. Его вершина увенчана главным монументом, изображающим Родину-мать, в справедливом гневе поднявшую меч и призывавшую в бой своих сыновей.
Наше молчание, вызванное созерцанием этой скульптуры, было прервано возгласом:
- Пусть попробуют!..
Мы все невольно рассмеялись.
- А ведь ты прав, батя, - и Илья Воронов хлопнул по плечу Василия Сергеевича Глущенко. - Я ведь тоже так подумал. И Мамай, говорят, на кургане шатер свой ставил, и фрицы на аккордеонах играли, а мы все-таки стоим здесь как хозяева. На своей земле. А если какая нечисть и полезет, то, как ты там, в своем доме, сержант, говаривал...
