В конце мая голландское консульство через директора тюрьмы переслало ей первое письмо, оно было от фирмы «К. Х. Кюне и сыновья» в Гааге. Письмо касалось неоплаченного ею счета за платья и меха.
Через две недели, 23 мая, адвокат Мата Хари в Гааге написал ей письмо по тому же вопросу, в котором он пытался защитить интересы своей клиентки. К письму был приложен счет фирмы «Кюне и сыновья». «Так как вам возможно известен адрес мадам Зелле», адвокат Хейманс просил консула передать Мата Хари этот счет. В том случае, если Мата Хари не сможет его оплатить, адвокат Хейманс выражал свою очевидную тревогу по поводу ее имущества. Он писал: «Так как фирма „Кюне“, вероятно, собирается компенсировать причиненный ей ущерб за счет вашего имущества, я был бы вам очень обязан, если бы вы дали мне свой ответ как можно быстрее».
14 июня, за неделю до того, как ее в последний раз привели на допрос к Бушардону, адвокат Хейманс послал в «Сен-Лазар» письмо. Как будто у Мата Хари не хватало своих проблем, ей теперь предстояло хлопотать еще и о неоплаченных счетах модного ателье в Гааге, которое, возможно, хотело бы продать ее мебель, чтобы получить деньги за платья, купленные ею два года назад.
В твердой уверенности, что ее заключение не продлится долго, Мата Хари приложила все усилия, чтобы защитить свои интересы и свое имущество в Голландии. Барон ван дер Капеллен был, несомненно, настолько добр, чтобы помочь ей в этом деле, которое, собственно, должно было быть наименьшей ее заботой. Конечно, эти люди в Гааге не могли сделать ее бессонные ночи еще хуже, пугая ее тем, что у нее больше не будет дома, куда она могла бы вернуться, когда все это однажды закончится. Так что 22 июня, через день после завершения Бушардоном серии ее допросов, она написала достаточно сердитое письмо в голландское посольство в Париже. Она просила власти своей страны соответственным образом проинформировать занимающиеся этим случаем стороны.
Только теперь правительство Нидерландов проявило некоторый интерес к делу своей подданной.
30 июня господин Ханнема, генеральный секретарь министерства иностранных дел послал в Париж телеграмму, где было сказано, что он «приветствовал бы, если бы его постоянно держали в курсе событий», причем он добавил, что «различные голландские газеты публикуют статьи об аресте вышеупомянутой дамы», которая, впрочем, была арестована не пару дней назад, а сидела в тюрьме уже почти пять месяцев.
Лишь спустя несколько недель состоялся первый обмен письмами между Парижем и Гаагой. Утром 24 июля мэтр Клюне, отвечая на запрос из посольства, сообщал, что он «приобщил к делу своей клиентки оба послания из посольства». Затем он писал, что «она сегодня в час дня предстанет перед Третьим военным судом в министерстве юстиции». Процесс будет длиться предположительно два дня. О дате и времени начала процесса мэтр Клюне позже едва ли сообщил представителям голландского правительства. Скорее всего, и само посольство не прилагало со своей стороны никаких усилий, чтобы узнать об этом.
Процесс против Мата Хари начался, когда военные кризисы во Франции достигли отчаянного апогея. Никогда после 1914 года, когда немцы стремительно наступали на Париж, а французское правительство было вынуждено бежать из столицы в Бордо, мораль французских войск не падала так низко. В 1916 году потери на полях сражений были гигантскими. Вспыхнувшая в России революция, начавшаяся в марте 1917 года в Петрограде, нанесла по союзникам тяжелый удар. Хотя правительство Александра Керенского еще какое-то время и продолжало войну на стороне Франции и Англии, ситуация на Восточном фронте резко и быстро ухудшалась.
В апреле и мае 1917 года англичане прорвали линии обороны немцев под Аррасом. Но эта храбрая операция не принесла заметного улучшения ситуации. Немцы остановили продвижение противника. А когда немцам удалось отбить неудачное французское наступление под командованием генерала Робера Нивелля на реке Эн и в Шампани, с огромными потерями для атакующих, в мае-июне 1917 года во французских войсках вспыхнул бунт. Он охватил в общей сложности шестнадцать корпусов. Пораженческая и пацифистская пропаганда, проникавшая из бесчисленных антиправительственных источников в тылу, подрывала мораль войск. Огромные потери 1916 года и необычайно холодная зима 1917 года ослабили силу сопротивляемости до безнадежности. Войска видели пример русских и ориентировались на них. С пением «Интернационала» они маршировали с красными флагами. Из толпы наугад выхватывали людей, объявляли их зачинщиками бунта, военно-полевые суды приговаривали их к смерти – и тут же расстреливали на месте. Но все это не приносило никакого успеха. Так что полный распад французской армии представлялся уже вопросом нескольких недель.
Перед лицом этого опасного распада правительство решило досрочно сменить генерала Нивелля на посту главнокомандующего на генерала Анри Филиппа Петэна. Петэн беспощадно подавил бунт и смог, наконец, в некоторой степени нормализовать хаос и восстановить порядок во взбунтовавшихся частях. Только чудо спасло тогда Францию от той участи, которая постигла ее двадцать три года спустя. Не будь этих жестокостей Петэна император Вильгельм, возможно, в 1917 году вступил бы на Елисейские поля во главе победоносных немецких войск. Точно так же, как это сделал в 1940 году Гитлер.
Отчаянное положение и серьезнейший кризис во Франции в начале лета 1917 года позднее были описаны военным министром, а впоследствии президентом республики Полем Пенлеве такими словами: «Пришел день, когда между Парижем и Суассоном оставалось лишь два полка, на которые мы могли рассчитывать».
Общая ситуация еще больше ухудшилась из-за усиления активности немецких подводных лодок, наносивших большой ущерб судоходству. Для поднятия морали было срочно необходимо отвести внимание общественности от происходящего на фронте. Немедленно понадобился козел отпущения. Одно из средств, которое было в тот момент в распоряжении правительства, называлось усилением охоты на шпионов! На их подлые действия можно было хоть частично списать вину за фатальные события. За сравнительно короткое время было арестовано, осуждено и расстреляно несколько шпионов.
Атмосфера недоверия была такой, что даже сам капитан Ладу в октябре 1917 года угодил в тюрьму. Некий бессовестный Пьер Ленуар обвинил его в шпионаже.
На деньги, которые один из его агентов в Швейцарии получил от немцев, Ленуар купил парижскую ежедневную газету «Ле Журналь», которую затем перепродал группе таких же бессовестных и антиправительственно настроенных французов. Возможно, утешением для Ладу стало, что через некоторое время Ленуар был казнен, когда выяснилось, что он сам был шпионом. Но в октябре 1917 года арестовали именно самого Ладу. Его, правда, вскоре временно выпустили из тюрьмы, но обязали постоянно оставаться в распоряжении военных властей. 2 января 1919 года Ладу арестовали еще раз. 8 мая он предстал перед судом, – перед тем же Третьим военным судом, который уже задолго до того закончил смертным приговором дело Мата Хари. Хотя Ладу был признан невиновным, само это дело хорошо показывает ту обстановку психоза и взаимной подозрительности, охватившей Францию в такой степени, что сам начальник разведки и контрразведки армии всерьез подозревался в том, с чем по самой своей должности обязан был бороться. Чтобы лучше понять это, представьте, что в наше время Дж. Эдгара Гувера арестовали бы по обвинению в антиамериканской деятельности.
