Ознакомительная версия.
Известный, возможно, самый известный исследователь истории масонства в Испании Хосе Феррер Бенамели отмечает своеобразную аберрацию исторического видения Бура-Франко. Ограничимся лишь упоминанием, что отставка Зенона Энсенады, крупнейшего государственного деятеля Испании XVIII века, реформатора армии, при котором флот Испании вышел на второе место в мире, никак не связана с интригами масонов. Карл III, сменивший на престоле Филиппа VI, сменил и всю «команду» своего предшественника. В этом он следовал примеру всех властителей всех времен. О причинах падения Антонио Мауры речь уже шла в первой главе. Приказ об изгнании иезуитов пришел из Рима.
Многие исследователи отмечали, что у X. Бура-Франко было немало соавторов и предшественников. И среди них — Карреро Бланко, который в беседе с Ромеро, известным испанским историком, сказал: «Для меня наиболее величественные страницы нашей истории — это те, которые охватывают период с конца пятнадцатого и до середины XVIII века, наиболее печальные — те, когда мы утратили наше лицо, дабы приспособиться к иностранной моде: от середины XVIII века и до нашей войны за независимость»[310].
Феррер Бенамели, в свою очередь, замечает, что в книге «Масонство» Франко лишь повторил с незначительными вариантами то, что содержалось в преамбуле закона от 1 марта 1940 г.: «В утрате колониальной империи, в жестокой войне за независимость, в гражданских войнах прошлого века, иссушивших Испанию, ускоривших падение конституционной монархии и взорвавших диктатуру (имеется в виду диктатура Примо де Риверы. — С. П.), в многочисленных преступлениях государства всегда можно обнаружить совместные действия масонов и анархиствующих сил»[311]. Но были у Франко и другие предшественники.
По мнению Абеля Молинса, автора статьи «Проникновение масонов в государственные учреждения», многие депутаты кадисских кортесов были масонами, как и многие герои войны за независимость: Р. Риего, Мина, В. Эспартеро, Ласи, Порлье, Эль Эмпесионада. К масонам он причислил не только многих выдающихся деятелей Просвещения, но и государственных и военных лидеров, так или иначе причастных к истории тернистого и сложного пути модернизации, который прошла Испания в XIX веке — П. Кампоманеса и П. Ховельяноса, X. Мендисабла и X. Серрано, X. Прима и П. Сагасту. Эту позицию, как видно, разделял и сам Франко. «Мы выбросим XIX век из нашей истории», — призвал диктатор в одном из своих публичных выступлений в 1950 г.[312] XIX век был веком либерализма.
Феррер Бенамели не без основания полагает, что раскрыть все внутренние мотивы масонофобии Франко нелегко. И хотя не вызывает сомнений, что для диктатора масонство и либерализм были синонимами, порой масонофобия побуждала Франко, обычно предельно сдержанного и, казалось, заранее планировавшего не только каждый шаг, но и каждый жест, к весьма экстравагантным поступкам.
4 июля 1952 г. Франко посетил Поблет. Расположенный там монастырь ордена Систерсиенсе, или Дель Систер, основанного бенедиктинцами, находился в процессе реставрации. Генерал ордена, он же аббат монастыря, подвел Франко к могильной плите герцога Уортена, находившейся в атриуме церкви. Как свидетельствовала надпись на могильной плите, Уортен умер в 1731 г. и, как следует из хроники монастыря, «в лоне Римской католической церкви». Франко потребовал от аббата перенести могильную плиту с именем Уортена за пределы стены, окружавшей монастырь и освященное кладбище, что и было сделано через несколько дней после визита Франко. Под этой плитой праха Уортена давно уже не было: могилы монастыря, оскверненные еще в XIX веке, давно уже были пустыми. Но монахи проявили упрямство — в 1955 г. под предлогом реставрации стены кладбища, могильная плита Уортена была водворена на освященную территорию: ведь Уортен умер в лоне Римской католической церкви и был достоин, по мнению монахов, христианского погребения[313]. Если не его прах, то, по крайней мере, его надгробная плита. Но эпизод в Поблет — скорее исключение, чем правило: Франко, военный до мозга костей, редко терял самообладание. Что же касается XX века, то главную роль в борьбе с масонством Франко отвел себе — «часовому, никогда не покидавшему свой пост»: «защитил Испанию от сатанинских козней» в гражданской войне. Теперь же он занят поисками средств, как защитить Испанию «от сверхмасонского государства», чьим приказам, по его убеждению, «подчиняются Вашингтон и Лондон и которое пытается разрушить Испанию по той простой причине, что она внесла Евангелие в мир, и ее люди — солдаты Бога». X. Туссель в предисловии к книге А. Майора «Франко в изоляции» заметил, что Франко никогда не был фашистом, он был военным, консерватором и традиционалистом. Ни на секунду он не допускал даже возможности изменить нечто важное в своем режиме[314]. Франко, как свидетельствуют многочисленные источники, был убежден, что избран Провидением. Но все же особые надежды Франко возлагал на то, что дверь во внешний мир ему откроет растущее напряжение в блоке победителей. Он был убежден, что его предупреждения рано или поздно будут услышаны. И он не ошибся.
Франко не мог тогда знать, что 3 марта 1946 г. Дж. Кеннан, советник посольства США в Москве в ранге посланника, в докладе государственному секретарю Бирнсу изложил основы «испанской» политики Кремля, как он ее понимал. Эта политика, по его мнению, — наследие опыта Москвы, приобретенного в годы испанской гражданской войны и Второй мировой войны. Советский Союз брал на себя обязательства перед правительством Республики, и его поражение вызвало сильную досаду. Посылка «голубой дивизии» на русский фронт была неприкрытой агрессией против Советского Союза. Кроме того, испанцы несли прямую ответственность за разрушение и ограбление дворца Екатерины в Царском Селе, возможно, самом прекрасном из русских исторических памятников: в нем они разместили своих лошадей[315].
Кремль, по мнению Кеннана, исходя из предсказуемых перспектив «холодной войны» не заинтересован в успехе политического перехода к умеренному правительству, которое упрочит западный характер Испании. Кремль стремится к дестабилизации правительства Франко, создавая ситуацию политического беспорядка, что позволит компартии, общеизвестной своей способностью к организации и дисциплине, взять под контроль ситуацию[316]. По необъяснимому совпадению два дня спустя У. Черчилль произнес в Фултоне речь, весьма схожую по своей тональности и смыслу с декларацией Дж. Кеннана.
Ознакомительная версия.
