Разобраться в этом противоречии (между трудной жизненной школой, с одной стороны, и неудачами в литературном творчестве — с другой) означает определить литературный метод Солженицына, то есть проанализировать его отношение к миру, к реальной действительности. Правда, можно было бы легко сослаться на простой факт, что и самую суровую школу некоторые ученики ухитряются «проскочить». И Солженицын в школе жизни воспользовался методом, испытанным в школе им. Малевича в Ростове-на-Дону. Именно в этом кроется частичное объяснение: тот, кто выдает себя за «боевого офицера», хотя знает, что не был им и что, наоборот, вел себя как трус, кто вынужден оправдываться, что в лагере он не был тайным информатором, тот, очевидно, боится, что однажды (настанет час!) придет, обязательно придет Некто и расскажет, как все было в действительности. Тот, кто боится теней прошлого, не может говорить правду. А этого литература терпеть не может.
Но такое рассуждение не объясняет полностью его поражение как писателя. Можно было бы не тратить на него время, ибо это бесталанный автор и «дрянь человек», как в свое время охарактеризовал его следователь КГБ К. С. Симоняну. И на этом поставить точку. Но это было бы нечестно. Я, кто в первые дни знакомства был просто очарован им, не собираюсь его охаивать или бросить в него камень. Больше того, как он сам себя наказал, никто его не накажет. Но я считаю своим моральным долгом показать, как он сам себя разоблачил и разоблачает по дороге к славе «великана», уверенный в своей неотразимости. Будем объективны. Солженицын все-таки лауреат Нобелевской премии. Хотя эту премию он получил (благодаря усилиям своих оппонентов, выступающих с подмостков антисоветизма и антикоммунизма) отнюдь не за высокое писательское мастерство, а за антисоветский душок своего «сочинения». Его книги изданы на Западе многотысячными тиражами. Жизнь и творчество Александра Исаевича стали политическим вопросом, который используется всякий раз, когда нужно нанести удар по силам прогресса, — идет ли речь о выпадах против СССР и других социалистических стран или о попытках расколоть революционное движение на Западе или скомпрометировать принципы взаимоотношений между государствами, одобренные на общеевропейском Совещании в Хельсинки. Именно по той причине, что Солженицын с готовностью выпрыгивает, как чертик из бутылки, откликаясь на все запросы западной реакции, у меня появилось непреодолимое желание расставить все по своим местам и совершенно объективно показать, почему он не «Лев Толстой XX века», а просто политический провокатор.
«Лев Толстой XX века»: «титан» и «пигмеи»
После успеха повести «Один день Ивана Денисовича» Александр Солженицын оказался в центре всеобщего внимания. Подумывали даже о присуждении ему Ленинской премии. Об этом очень сильно и точно написала в открытом письме Солженицыну дочь Александра Трифоновича Твардовского: «…но ведь Вы нигде не упоминаете о том, что Вы обеими руками были готовы принять эту премию. А кто знает, как сложилась бы судьба Солженицына-лауреата?»[94]
Интересная постановка вопроса. В самом деле, кто был бы перед нами сегодня — борец против «варварского коммунизма» или?.. Или…
Каждый новый талант, появляющийся на горизонте, или просто новая тема в литературе привлекают внимание прежде всего литературной молодежи. Так получилось и с Солженицыным. Начинающие авторы стали посылать в Рязань свои рукописи с просьбой высказать свое мнение и дать совет или оценку. А что Солженицын? Его это ужасно раздражало, более того, возмущало, что эти «сыроежки» бесцеремонно лезли к нему, «великому писателю», и покушались на его дорогое время. Но довольно скоро он нашел форму защиты от них, назвав ее «Формой №1». Он долго, серьезно и вдумчиво сочинял эту «форму». Наконец, когда ее разработал, был очень доволен. Этот документ, в истории словесности невиданный по циничности, уникален по своему характеру. Ни один из титанов мировой литературы никогда не позволил бы такого высокомерного и грубо пренебрежительного отношения к молодым авторам. Поэтому стоит привести его полностью.
«Ув…
Вы прислали мне свою рукопись и просите дать отзыв о ней (доработка, совет, можно ли печатать).
Жаль, что Вы предварительно не испросили моего согласия на это. Вам представляется естественным, что всякий писатель может и должен дать Вам отзыв об уровне, о качестве Вашей работы и что это для него не составляет труда. (Подчеркнуто мной. — Т. Р.)
А между тем это очень емкая работа: дать отзыв поверхностный, лишь чуть-чуть перелистав — безответственно; можно либо без основания Вас огорчить, либо так же без основания Вас обнадежить. Дать же отзыв квалифицированный — значит надо по-серьезному вникнуть в Вашу рукопись и оценить не только ее, но и те цели, которые Вы ставите перед своим пером (они ведь могут не совпасть у Вас и у Вашего рецензента).
Состояние здоровья моего и поздний приход в литературу (заставляет меня крайне дорожить своим временем) и делают невозможным выполнить Вашу просьбу.
Поверьте, что безымянный (для Вас) рецензент, постоянно занимающийся подобной работой в журнале, скажем в «Новом мире» (подчеркнуто мной. — Т. Р.), сумеет Вас лучше удовлетворить, чем я.
Всего доброго!
(подпись)»[95].
Вот так Александр Солженицын сам себя развенчивает. В этом собственноручно составленном им документе проявляется внутренняя суть Солженицына как человека, его ярко выраженный эгоизм, приведший к совершенно катастрофическому нарушению писательской этики. А сам ведь он обращался к таким, как К. Федин и Б. Лавренев, и был довольно настойчив. Он считал само собой разумеющимся, что Александр Трифонович Твардовский, у которого действительно не было лишней минуты, уделял ему часы и дни… Дополнительных объяснений здесь не требуется.
И все-таки: в этом исключительном документе отношение Александра Солженицына к миру отражено как нельзя лучше. Можно, по его мнению, общаться только с людьми, которые нужны, которые приносят пользу ему. А с чего он начинал? Как к нему отнеслись те, к кому он обращался на первых порах? Как писатель Солженицын собирал материал для своих литературных произведений?
«Откровенно говоря, это был весьма своеобразный метод. Он встречался с людьми лишь для того, чтобы получать от них нужную информацию. Его оценки фактов и явлений всегда подгонялись под какую-то схему. Все, что он делал, было подчинено одной цели: стать великим писателем; все то, что хотя бы отдаленно приближалось к его схеме, он принимал, а то, что по каким-либо причинам не подходило, отбрасывал»[96].
