«У вас растяжение связок. Постепенно пройдет. Будем прикладывать холод. И еще нужно наложить на ногу небольшие шины».
Мать испуганно смотрела на меня. Заметив это, Редлих оторвался от своего занятия и обернулся ко мне.
«Господи, да ты же совсем зеленый! И едва на ногах держишься!»
Он осторожно положил на диван мамину ногу и подошел ко мне.
«Пустяки, только небольшая слабость», — защищался я.
«Небольшая слабость? Да ты просто голоден!»
Он опять выбежал на кухню и вернулся с буханкой хлеба и ножом, на ходу отрезая от буханки большой кусок.
«Сначала съешь это», — сказал он, — «а когда тебе полегчает, можешь поискать что-нибудь в кладовке. Думаю, вам тоже нужно сперва подкрепиться, а уж потом выпить кофе».
С этими словами он протянул матери кусок хлеба и снова занялся ее ногой. Он осторожно поворачивал ступню в разные стороны, видимо, не причиняя матери сильной боли. Затем снова исчез на кухне и вернулся со старомодной грелкой, набитой льдом. «Будет довольно неприятно, но это единственное, что помогает».
Он осторожно положил грелку со льдом ей на щиколотку. Мать вздрогнула.
«Если будет слишком холодно, обмотаем ногу полотенцем, но лучше без него».
Он подпер грелку подушкой, чтобы она не падала, и налил кофе.
В кладовой я обнаружил длинный, еще не высохший кусок сырокопченой колбасы, помидоры, банку с топленым салом и принес все это в гостиную.
«Сыр у меня тоже есть. Эдамский, из Голландии. Когда я там бываю, мне иногда удается достать что-нибудь. В Польшу я скоро, наверное, ездить больше не буду. Тогда и колбасе конец придет».
Он подмигнул мне. Похоже, он был в отличном настроении. Он был просто неузнаваем. Мать медленно пила свой кофе, заедая его хлебом. Было видно, что заботливость старого Редлиха глубоко тронула ее. Редлих положил ей на хлеб кусочки колбасы и еще раз напомнил — на ногу нужно наложить шины. А врач для этого вовсе не нужен — он все сделает сам.
«Почему он старается подчеркнуть, что маме не нужен врач?» — спрашивал я себя.
«Я наложу вам шины, а потом, когда вы будете у фрау Нихоф, вы и сами сможете накладывать их на ногу. Вы ведь опять у фрау Нихоф живете?»
«Мы все утро ждали ее, потом хотели отправиться в Кепеник, в лагерь, но пришли к вам».
Мать, по-видимому, уже немного отдохнула. Придуманная история о ноге, поврежденной во время налета, была достаточно убедительной.
«Ну вот и хорошо, подождите ее здесь. Наверное, фрау Нихоф задерживает что-то важное. А Рольф ужасно обрадуется, когда тебя здесь увидит».
«А вдруг Кэте перевели на работу в Губен?» — предположил я.
«Она бы сразу дала нам знать. Она же знает наш адрес!» — отмахнулась мать.
«Если это произошло неожиданно и быстро, то она, наверное, не успела нас предупредить».
«Не беспокойся, мой мальчик. Здесь для вас тоже места хватит. Дом-то ведь громадный, для большой семьи был построен. Когда наешься, можешь осмотреть его», — сказал Редлих и добавил: «Порой так случается, что обязательно нужно помочь кому-то. И самое скверное, когда не на кого положиться».
Он налил себе остаток кофе, от которого отказалась мать. Затем, поставив на стол пустую чашку, снова обратился ко мне:
«Сейчас мы оставим твою маму одну. Пусть она немного поспит. А ты поможешь мне смастерить шины для ее ноги. Или ты хочешь сперва наверх подняться?»
«Ах, это успеется», — возразила мать. — «Да мне и спать не очень хочется».
«Как хотите. В любом случае — я буду в гараже. У меня там мастерская».
Он медленно поднялся.
«Но если вы все же хотите уйти, скажите мне. Тогда и шины мастерить ни к чему».
Редлих вышел. Услышав, как хлопнула входная дверь, мать сказала:
«Он с самого начала нас раскусил. Интересно знать, как скоро здесь появится гестапо», — произнесла мать с таким вялым безразличием, что мне стало не по себе.
«Ты же обещала мне, что мы пробьемся», — напомнил я.
«Совершенно верно. Если что-то пообещал, надо держать слово. Ты прав. Поищи-ка где-нибудь полотенце. Эта грелка со льдом как огонь жжет».
Когда я вернулся в комнату с полотенцем в руке, мать попросила отрезать ей еще немного колбасы. Ей явно нравилось, что за ней ухаживают. Я с облегчением вздохнул. Слава Богу, ей, кажется, не приходит в голову снова куда-то бежать.
Набив желудки хлебом и колбасой (в основном хлебом, съесть без остатка колбасу мы не решились), мы стали ждать. Мать и в самом деле заснула. Я тоже задремал.
Я не слышал, как вернулся старый Редлих. В руках он держал пару довольно широких и тонких досок, соединенных куском парусины.
Я вопросительно взглянул на него, и он прошептал:
«Она должна накладывать шину только тогда, когда хочет двигаться. Но сперва нужно примерить. Возможно, мне придется кое-что поправить. Парусина хорошо держится, я прикрепил ее к дощечкам гвоздями. Посмотри, как это сделано. Гвозди забиты шляпками внутрь. А сверху еще один слой парусины, чтобы нигде не давило».
Когда мать проснулась, он примерил ей шину и еще пару раз сбегал в свою мастерскую. Наконец работа была закончена. Мать казалась вполне довольной.
«Вы должны это запатентовать», — сказала она с улыбкой.
Рольф явился домой, одетый по всей форме. Увидев нас, он был страшно удивлен.
«Откуда ты взялся? Мне кажется, я сплю и вижу».
Учтиво поклонившись, он поздоровался с матерью и спросил, указав глазами на ее ногу:
«Как это произошло?»
«Во время воздушного налета. Я чуть-чуть замешкалась у входа в бомбоубежище», — ответила мать и с улыбкой взглянула на Рольфа.
«А, понимаю. Янки застали вас врасплох, прежде чем ты успел вытащить свой кольт», — пошутил он.
Старый Редлих смотрел на сына взглядом, исполненным гордости.
«Сейчас я приготовлю всем нам поесть. Гемберги не застали фрау Нихоф дома. Не могут же они неизвестно сколько времени ждать ее на улице! Кто знает, может, ее задерживают какие-то обстоятельства. А может быть, как предполагает твой друг, ее и в самом деле направили работать в Губен. Тогда мы что-нибудь придумаем».
«Ты что, действительно имеешь дело с ручными противотанковыми гранатами?» — спросил я Рольфа, когда некоторое время спустя мы сидели в его комнате.
«Я получаю настоящую военную подготовку. На крайний случай»
«Скажи еще, что ты метишь в русские Т-34. Да их твоими ручными гранатометами и не пробьешь. А потом эти танки тебя самого в лепешку расплющат».
«Ну, тогда я пойду в морской флот».
Мы сидели рядом на его кровати. Он положил руку на мое плечо.
Я оглядел его с головы до ног.
«Ты теперь всегда так ходишь?»
