назад в Пулково и позвонил из аэропорта. Я передала ему радостную новость, и он вновь улетел в Москву, чтобы в семь часов утра сесть на самолёт и отправиться в Соединённые Штаты. Мне очень понравилась эта быстрая связь Всевышнего, услышавшего мои молитвы, и членов Центрального комитета партии».
Наконец-то чудо свершилось. Буквально через шестнадцать часов в аэропорту имени Кеннеди Бориса встречали взволнованные Марина Алби и Кенни Шаффер, а на парковке стоял, поблёскивая хромом, новенький лимузин. После тяжёлого перелёта Гребенщикову нужно было поспать, поскольку на следующий день в одном из кафе на Таймс-сквер его ждал музыкант и продюсер по имени Дэвид Боуи.
* * *
«Меня привезли в Нью-Йорк в середине декабря 1987 года, — вспоминал лидер «Аквариума». — Мы въехали в город вечером, а деревья возле домов светились всеми лампочками. И я подумал: «Господи, вот это жизнь!» Потом я открыл для себя, что в ресторанах можно вкусно покушать и еда, оказывается, бывает самой разной. Что есть, например, суши. А больше никакого шока у меня не было».
За три недели Гребенщикову удалось пообщаться с большим количеством рок-звёзд, которые до этого казались ему небожителями. Он отслушал двухчасовую репетицию Фрэнка Заппы, долго беседовал с Игги Попом, Джулианом Ленноном и музыкантами Blondie, но наиболее сильное впечатление на Бориса произвела встреча с Боуи.
«Дэвид — безумно обаятельный человек, — восторженно говорил БГ. — Его настоящий медиум — это общение, вот так, в узком кругу, с кайфом. Он встретил меня как старого друга, которого не видел лет пять. Сразу стал показывать новый фотоаппарат, который может делать удвоения, наложения и другие фокусы. Потом мы стали говорить про изобретённую Берроузом коллажную технику работы с текстом. Затем Дэвид предложил поменяться сапогами, и мы поменялись. За всю ночь он сказал две серьёзные фразы. Первая: «Если я буду тебе нужен — можешь на меня рассчитывать». И вторая, в шесть часов утра, на прощание: «Не дай им сделать из этого очередной американский альбом». То есть Дэвид всё время имел в виду, что предстоит что-то сделать».
Спустя неделю Гребенщиков уже ощущал себя «первым свободным русским человеком с 1917 года». Он жил на квартире у Шаффера, слушал много музыки, а по ночам посещал культовые клубы в Гринвич Виллидж.
«В Америку Борис прилетел в плохонькой белой дублёнке, которую бабушка купила ему на барахолке, — писала Людмила Харитоновна в своих мемуарах. — Мы ведь бедные были. В таких дублёнках в Ленинграде ходили милиционеры. И Кенни, встретив Борю в аэропорту, сразу же снял с него эту позорную вещь и сказал: “Для начала мы купим тебе пальто”». Вскоре Гребенщиков полностью акклиматизировался и перестал различать, где именно он находится — в Лондоне, Нью-Йорке или Лос-Анджелесе. Он чувствовал, что попал в настоящую сказку. Наверное, потому что с детства ему интереснее было не читать сказки, а жить в них. Он всегда мечтал стать персонажем из мифа, и на тридцать четвёртом году жизни его фантазии наконец-то обрели реальное воплощение.
«Мы представили Бориса сразу нескольким рекорд-компаниям и чуть было не подписали контракт с А&М, где в одном лобби рядом оказались Гребенщиков и Майкл Джексон, — откровенничал Шаффер в документальном фильме Long Way Home. — В итоге мы остановились на CBS Records, босс которого Уолтер Йетникофф сказал: “Это очень рискованная идея, но этим стоит заняться!”»
Любопытно, что Шафферу финансовые условия на лейблах PolyGram и A&M казались более привлекательными. Но с другой стороны, внук выходцев из России предоставлял своему далёкому земляку больше творческой свободы. Позднее Йетникофф признался, что не успевал ознакомиться с музыкой «Аквариума» и всё решилось на уровне глаз. Кроме того, будущим партнёрам нравился один и тот же сорт шотландского виски. В это пикантное обстоятельство можно не верить, но именно данный факт определил судьбу контракта. И жёсткий продюсер, выпускавший миллионными тиражами диски Пола Маккартни, Брюса Спрингстина и Майкла Джексона, дал уникальный шанс русскому музыканту.
«Вооружённый акустической гитарой и старыми записями «Аквариума», Борис произвёл необычайно сильное впечатление на президента CBS Records, — писал в 1989 году журнал Rolling Stone. — В итоге компания Йетникоффа оказалась единственным лейблом, по-настоящему заинтригованным музыкой Гребенщикова. Или, может быть, им понравилась подоспевшая ко времени идея про «русского Боба Дилана». Как бы там ни было, Борис подписал свой семидесятистраничный контракт с CBS Records, не прочитав ни единого пункта».
Таким образом, половина дела осталась позади — финансовый тыл был найден. Теперь партнёрам оставалось определиться с выбором продюсера. Это был важнейший стратегический момент. Кенни настаивал на кандидатуре Майкла Стайпа, а его коллеги советовали Боба Джонсона или Тони Висконти, которые сотрудничали, в частности, с Бобом Диланом и Марком Боланом.
«Когда мы продумывали будущую пластинку, я хотела, чтобы Борис записал акустический глэм-рок, — признавалась Марина Алби. — Я прямо-таки видела его в этом камерном минимализме, и мне казалось, что у Гребенщикова с его тонким голосом это получится лучше всего».
У Бориса, который первоначально настраивался исключительно на ознакомительную поездку, теперь разбегались глаза. И его, безусловно, можно было понять. Совсем недавно он убедительно заявлял во время квартирников, что не верит в существование Америки, а теперь его словно «выдернули из раковины». Попав в водоворот событий, он и сам до конца не понимал, что именно хотел получить в местном контексте. И по-прежнему в его голове крутилась фатальная фраза Боуи про «очередной американский альбом». В каком-то смысле Гребенщикову было весело и страшно, но всё расставил по местам Его Величество Случай.
«В Лос-Анджелесе я нечаянно встретился с Дэйвом Стюартом, и это событие определило музыкальное направление альбома, — рассказывал Борис в одном из интервью. — Отчасти потому, что группа Eurythmics по определенным причинам занимала в моём мире особое место. Искра проскочила, и работа началась. Дэйв жил неподалёку от студии и наложил соло-гитару на экспериментальный трек «Пепел» — на русском, но совсем другой вариант. Он записал такую крутую гитару, что я был сдут в пять минут... Потом он прислал письмо, что ему было бы интересно поработать. Это оказался второй реальный человек, с которым я хотел сотрудничать».
Со стороны казалось, что это — идеальный выбор. Несмотря на протесты Шаффера, Гребенщиков выглядел счастливым человеком. Ему нравился последний альбом Мика Джаггера, который спродюсировал Стюарт, он обожал пластинки Eurythmics, в которых его привлекало буквально всё: свежесть идей, аранжировки и даже пресловутый саунд восьмидесятых...
Как выяснилось позднее, для Дэйва Стюарта это тоже был вызов, и он буквально рвался в бой.
