Д. Макартур понимал, что его отъезд из Коррехидора может быть расценен как позорное бегство, дезертирство. Поэтому он с самого начала делал все, чтобы нейтрализовать невыгодное впечатление. Смыть "пятно Коррехидора" он старался всю свою жизнь. Так, в мемуарах он утверждает, что не хотел покидать своих солдат и даже чуть-чуть не принял решение уйти в отставку из армии США, чтобы записаться добровольцем в ряды защитников Батаана. Печать была благожелательно настроена к Макартуру. Особенно в тот тяжелый для Соединенных Штатов момент. Общественное мнение нуждалось не в рассказах о дезертирах, а в сагах о героях. И Макартур был "подан" как герой. В общем основания, чтобы называть генерала если не героем, то отважным человеком, в данном случае были. Труднейшее, опаснейшее дело на "спичечных коробках" (как еще называли катера), открытых морским стихиям, прокрадываться через японские кордоны. Конечно, нужна отвага. К тому же сложнейший переход Д. Макартура продемонстрировал, что японцы не всесильны, что они вовсе не контролируют моря так прочно, как это представляла японская пропаганда. Правда, и здесь есть один нюанс. Но о нем ниже.
Во многом за одиссею Коррехидор - Австралия сторонники Д. Макартура предложили назвать его кандидатом в президенты.
Генеральша на коленях перед генералом
Она не могла не вызывать симпатию. Прежде всего своей решимостью пойти на все - унижение, ложь, физические и моральные муки, чтобы помочь ему, избавить его от петли. Во многом поэтому даже когда все надежды рухнули, он не пал духом. Он - это генерал Хомма, по оценке Лоуренса Тэйлора, автора книги "Суд над генералами", один из "самых блестящих стратегов и полководцев японских императорских вооруженных сил". Она - супруга генерала.
Госпожа Хомма прилетела в Манилу, где специально созданная Макартуром военная комиссия должна была вынести приговор по делу военных преступников Масахары Хомма и Томоюки Ямасита. Супруга генерала понимала, что добиться снисхождения или помилования можно только одним - представить мужа жертвой обстоятельств, этаким лишенным возможности для проявления самостоятельности винтиком в общем императорском механизме войны, солдатом, не имеющим права протестовать. Ему позволено только одно - подчиняться приказам.
Отвечая на вопросы судей, г-жа Хомма постаралась представить прежде всего политические позиции супруга. Оказывается, в душе он был почти проамериканцем и англофилом, более того, рассматривал вооруженные силы только как инструмент защиты отечества, достижения всеобщей гармонии и сохранения мира на земле, а не как механизм агрессии. Генерал, делилась воспоминаниями его жена, утверждал, что, "если страна ввязывается в захватническую войну, она неизбежно проиграет". Хомма, как стратег, оказывается, прекрасно понимал, что "распространение военных действий является бедой не только для Японии, но и для всего человечества".
Однако госпожа не рассказала о том, как на заседании в генеральном штабе, когда Хомма 2 ноября 1941 года назначили командующим 14-й армии, которая должна была вторгнуться на Филиппины, чтобы, разбив Макартура, завладеть островами, он отнюдь не проявил никаких терзаний о судьбах мира и человечества, о судьбе Японии. Забыв о своем "проамериканизме", тут же согласился "вынуть из ножен меч". Единственно, против чего возражал стратег,- это сроки выполнения приказа (генштаб определил ему на завоевание Филиппин 50 дней). Да и то лишь потому, что был недоволен своей армией - в ней всего две дивизии. Хомма хотел командовать тремя дивизиями.
Это было секретное военное заседание, конечно же, никто о нем в зале суда не знал, и потому не мог использовать этот аргумент, чтобы судить об искренности защитницы. В зале же звучал ее голос, грустный, но твердый. Голос привлекательной женщины, с лаской и любовью глядевшей на человека, охранявшегося теми, кому в совсем недалеком прошлом он внушал страх и трепет.
Несмотря на то, что Хомма был в штатском и довольно неказистом одеянии арестанта (брюки на коленях вздулись, рубашка мятая), он сохранил генеральскую стать, сидел прямо, гордо и независимо. На глазах его навернулись слезы, когда жена, заканчивая речь, сказала: "У меня всего одна дочь, и я желаю, чтобы она когда-нибудь вышла замуж за мужчину, похожего на моего супруга Масахару Хомма".
Чаша симпатий начала склоняться в пользу Хомма. Страшные показания свидетелей, рассказывавших об ужасах "марша смерти", во время которого по вине Хоммы от истязаний, голода, болезней погибли семь тысяч пленных американцев (сколько филиппинцев за этот же марш расстались с жизнью, точно неизвестно), поднявших на Батаане руки вверх, отошли в сторону. В зале суда перестали говорить о пытках и казнях в застенках Кемпетая, сожженных домах, таких вот приказах, подписанных Хомма и расклеенных повсюду в январе 1942 года: японский главнокомандующий "предупреждает", что будут расстреляны десять заложников за каждый случай "попытки причинить вред японским солдатам или частным лицам".
Японцы вели войну против целого народа. Вели самым безжалостным образом, прибегая к преступным методам. Ожесточаясь от сознания того, что, несмотря на тяжелые потери, Народная армия - Хукбалахап (бойцов Народной армии поэтому называли еще хуками) продолжала борьбу, что места павших занимают новые бойцы, что общее число партизан растет, а укрепившиеся народные комитеты обороны обеспечивают партизанам надежную поддержку масс, оккупанты еще больше расширяли карательные операции. Тем не менее пламя национально-освободительной борьбы разрасталось.
В этих условиях Токио приходит к заключению, что наступил момент, когда следует прислушаться к рекомендации, которую дал Исследовательский институт тотальной войны. Еще в начале 1942 года, разрабатывая секретный "план создания великой восточно-азиатской сферы совместного процветания", он рекомендовал предоставить "независимость по типу Маньчжоу-го" (марионеточное государство, образованное японскими милитаристами на оккупированной ими в 1931 году территории Маньчжурии) прежде всего Филиппинам. В какой-то степени японцы рассчитывали на антиамериканские настроения, на недовольство Соединенными Штатами, вызванное нежеланием предоставить независимость, обидами, которые нанесены "старшим белым братом". И хотя, конечно, антиамериканские настроения в силу разных причин (в первую очередь филиппинцы увидели, что новый завоеватель ничуть не лучше прежнего, а в ряде случаев хуже) были не столь сильными, как перед войной, тем не менее ученые из главного японского мозгового центра были отнюдь не оригинальны. В какой-то степени они повторили американский вариант: ведь Соединенные Штаты пришли на Филиппины под предлогом помощи в борьбе с испанцами. На такой же обман пошли строители "сферы сопроцветания".
