Хотя стратегия есть сфера деятельности одних лишь полководцев или вождей, занимающих высшие посты, все же смелость, как и прочие воинские доблести, остальных членов армии для нее не безразлична. С армией, вышедшей из среды смелого народа, среди которого всегда поддерживалось чувство отваги, можно решиться на совершенно иные предприятия, чем с такой, которой эта воинская доблесть чужда; поэтому, говоря о смелости, мы имели в виду и армию. Но нашей темой, собственно, является смелость полководца, хотя нам мало что остается сказать по этому поводу после того, как мы, по крайнему своему разумению, уже характеризовали эту воинскую доблесть.
Чем выше мы поднимаемся по лестнице командных должностей, тем больше будут преобладать в деятельности вождей мысль, рассудок и проницательность; соответственно, отодвигается на второй план смелость, являющаяся свойством темперамента; поэтому мы так редко находим ее на высших командных постах, но зато тем более достойной восхищения является она тогда. Смелость, руководимая выдающимся умом, является печатью героя; эта смелость заключается не в том, чтобы дерзать против природы вещей, грубо нарушая законы вероятности, но в энергичной поддержке того высшего расчета, который производится с молниеносной быстротой и лишь наполовину сознательно гением и интуицией, когда они делают свой выбор. Чем более смелость окрыляет ум и проницательность, тем дальше реют они в своем полете, тем более всеобъемлющим становится взгляд и тем вернее будет результат; но, конечно, всегда сохраняет свою силу положение, что чем выше цель, тем значительнее сопряженные с нею опасности. Заурядный человек, не говоря уже о человке слабом и нерешительном, дойдет, пожалуй, в сфере воображаемого действия, сидя спокойно в своей комнате далеко от опасности, до правильных заключений, поскольку, конечно, это возможно без живого непосредственного созерцания, но если его всюду будут подстерегать опасности и ответственность, он утратит ясный взгляд, а если бы таковой у него и сохранился под влиянием окружающих, то во всяком случае он утратил бы решимость, ибо в этом уже никто ему помочь не может.
Поэтому мы полагаем, что без смелости выдающийся полководец немыслим, т. е. таковым никогда не будет человек, у которого эта сила темперамента не была прирожденной; ее мы поэтому считаем первым условием полководческой карьеры. Другой вопрос – сколько останется в человеке этой природной силы, развитой и видоизмененной воспитанием и последующей жизнью, когда он достигнет своего высокого поста. Чем больше сохранится в нем этой силы, тем могучее будут взмахи крыльев гения, тем выше направится его полет. Риск все растет, но и цели становятся все крупнее. Исходят ли при этом направляющие линии из отдельной необходимости или же они тянутся к вершине здания, построенного честолюбием, выступает ли Фридрих или Александр, – большой разницы для критического рассмотрения в этом не будет. Если последнего больше увлекает фантазия, так как он еще отважнее, то первого более удовлетворяет разум, ибо в его действиях больше внутренней необходимости.
Теперь нам нужно упомянуть еще об одном важном обстоятельстве.
Дух отваги может войти в плоть и кровь армии или потому, что он присущ ее народу, или потому, что он порожден счастливой войной под водительством смелых полководцев; в последнем случае его вначале не будет.
Но в наши времена почти нет другой возможности воспитать его в народе, как при помощи войны, и притом при помощи отважного ее ведения. Лишь война может противодействовать той изнеженности, той погоне за приятными ощущениями, которые понижают дух народа, охваченного растущим благосостоянием и увлеченного деятельностью в сфере усилившихся мирных отношений.
Лишь тогда, когда народный характер и втянутость в войну постоянно взаимно поддерживают друг друга, народ может надеяться занять прочную позицию в политическом мире.
Глава VII. Твердость
Читатель ожидает здесь ознакомиться с углами и линиями, но вместо этих особ, получивших права гражданства в научном мире, он встречает лишь людей из повседневной жизни, с которыми чуть ли не каждый день видится на улице. Но все же автор не может даже на волосок стать математичнее, чем ему представляется его предмет, и его не пугает то разочарование, которое он может вызвать в читателе.
На войне, более чем где-либо в мире, явления оказываются не такими, какими мы их себе представляли; на близком расстоянии они выглядят иначе, чем на далеком. С каким спокойствием архитектор может наблюдать, как поднимается постройка, коренящаяся в его плане! Врач, хотя и подверженный в своей деятельности большему числу случайностей и неисследованных влияний, все же точно знает образцы применяемых им средств и их действие. Не так на войне: здесь вождь крупного целого находится постоянно под ударами волн ложных и истинных сообщений и ошибок, допущенных вследствие страха, по небрежности, торопливости или по упрямству, проявленному на основании правильных или неправильных взглядов, по злой воле или из ложного или подлинного чувства долга, вследствие лености или переутомления; он окружен случайностями, которых никто не мог бы предусмотреть. Словом, вождь подвержен сотне тысяч впечатлений, из которых большинство имеет тревожную и лишь меньшинство ободряющую тенденцию. Долгий боевой опыт дает ему такт быстро оценивать все эти явления по их достоинству; высокое мужество и внутренняя сила противостоят им, как скала напору волн. Тот, кто вздумал бы поддаваться этим впечатлениям, не довел бы до конца ни одного из своих предприятий, а потому твердое отстаивание принятых решений, доколе против них не появится самых решительных доводов, является крайне необходимым противовесом. Кроме того, на войне почти не бывает такого славного предприятия, которое не требовало бы для своего выполнения огромных усилий, трудов и лишений, и если слабость физической и духовной природы человека в этом случае всегда склонна идти на уступки, то все же привести к цели может лишь большая сила воли, – такая выдержка, которой будут удивляться и современники, и потомство.
Глава VIII. Численное превосходство
Оно и в тактике, и в стратегии представляет наиболее общий принцип победы, и мы прежде всего должны его рассмотреть с точки зрения этой всеобщности; мы позволим себе развить нашу мысль в следующем виде.
Стратегия определяет пункт, на котором разыгрывается бой, время, когда этот бой разыгрывается, и силы, которые в этом бою участвуют. Следовательно, давая эти три указания, она оказывает весьма существенное влияние на исход боя. Раз тактика дала бой и результат его налицо, будь то победа или поражение, стратегия использует результат так, как то представляется возможным в соответствии с целью войны. Эта цель войны чаще всего, естественно, будет очень отдаленной; близкой она будет в самых редких случаях. Ряд других, подчиненных целей является по отношению к ней средствами. Эти цели, которые в то же время являются средствами для целей высших, могут на практике быть разного рода; даже конечная цель, цель всей войны, бывает различной в каждой из войн. Мы ознакомимся с этими вопросами по мере того, как будем изучать различные явления, соприкасающиеся с ними; в нашу задачу здесь не входит, даже если бы это было возможно, охватить весь предмет полным их перечислением. Поэтому мы пока не будем говорить о применении боя.
